Здесь на террасах облачные тени
Обшаривают каменные плиты,
И в кольцах геральдических растений
Мечты и явь неразделимо слиты.

Бегут под грозовыми парусами
В далекий рай имперские триеры.
Так светел сад! И мы не помним сами
Зачем мы вместе и какой мы веры…

Мы чьи-то сны, мы чье-то поле боя,
Мы чей-то страх, желание, веселье –
То расстаемся с легкостью плейбоя,
То выезжаем, справив новоселье.

Но в памяти стараюсь удержать я,
Пьянея от фалерна понемногу,
Как свежий бриз твое сминает платье,
Ласкает грудь и обнажает ногу…

Когда закат багрит небесной кровью
За окнами грохочущую пену,
Суккубы, похитители здоровья,
Являются сквозь западную стену.

Отмеченные тленом увяданья,
Они нежнее сна, мечты свободней,
И в каждом взгляде – прелесть мирозданья,
И в каждом вздохе – эхо преисподней.

Вплетается разросшийся терновник
В объятия заброшенного сада –
С тобой ложится призрачный любовник,
Ко мне приходит девочка из ада.

Сливаются на бархате два тела,
Пока прибой дробит устои суши,
И никому из демонов нет дела,
Где бродят наши изгнанные души.

Нам остается только мгла и ветер –
Сквозь ветви кленов, венчанных омелой.
Им остается – право жить на свете
И покоряться власти неумелой.

В границах закоснелого сужденья
О том, что жизнь – лишь Вечности предтеча,
Нам нужно только небо и движенье,
Вчерашний день, нечаянная встреча.

Когда-нибудь, опомнившись у края,
Влекомые безжалостной судьбою,
Узнаем ли друг друга, дорогая? –
Мы так недолго виделись с тобою…

Силы ада трубят отбой,
Укрываются до поры,
Остаемся лишь мы с тобой
На вершине твоей горы.

Где-то даль застилает смог,
Где-то ширится беспредел.
Почему отвернулся Бог?
Я хочу, чтобы Он глядел!

Покидая элитный клуб
Приглашенных на званый пир,
Мы запретным касаньем губ
Создаем незнакомый мир.

А вокруг пустыня весны
На одиннадцать дней пути
Города – как чужие сны
Куда запросто не войти,

Ослепительные сады,
Восхитительные луга,
Берега золотой воды,
На которых ничья нога

Не оставила быстрый след,
Не роняла слезы гроза…
От росы отсыреет плед,
Но мы будем, закрыв глаза,

Долго видеть наш прежний дом,
Что висел на обрывках жил,
Ставший жертвою и судом
Для всех тех, кто в нем скопом жил –

Не поймавших твой гневный взгляд,
Не расслышавших голос мой,
Отказавшихся выпить яд,
Не родившихся в день восьмой.

И кому мы о нем споем,
Бесконечность деля на дни.
Мы теперь навсегда вдвоем,
Потому что ушли одни.

Нерождество, неверность, невзаим
Как череда отвратных тавтологий.
Не вышло с этим – повезет с другим.
И все-таки однажды из берлоги

В летучий мрак рождественских небес
Взмывает жизнь. Луна плывет над чашей.
Крепчает яд, и цепенеет лес
В прозрачном сне потерянности нашей.

И время ждет, пока рука судьбы
Подъята вверх в торжественном привете
Тому, кто камни обратит в хлебы,
И звездам даст учение о свете!

Не завершен таинственный полет,
Поэтому не поминайте всуе
Ни ангела, который нам поет,
Ни дьявола, который нас рисует.

Все, что блымало яркими пятнами
Обернулось сухими и пресными
Текстами неудобопонятными –
Неуместными, неинтересными.

Ведь душевное заболевание
Не похоже на столоверчение,
Ни на неба ночного сияние,
Ни на летнего моря свечение.

И, поэтому, тара ильматиа,
Бокерата ен то лусифериа,
Ен айя миакур, ен билатиа
Каннаби. Лучезариа. Фэриа.

Я знал, что ты здесь, но не смел оскорбить тебя взглядом,
И все тени слева были смутны и зыбки.
Я тогда не увидел, хотя мы лежали рядом
Ни цвета твоих волос, ни твоей улыбки.

В пустую комнату с тихим воем врывалось утро,
И колокол в темном небе спешил с ударом,
Из крана мерно текла вода, и звучала сутра
О том, что нам ничего не дается даром.

Я встал, пошатываясь, чтобы отлить и одеться,
И в моих глазах тотчас отразилось море.
Это немного странно, когда ты привык глядеться
В слепое зеркало в запертом коридоре.

Земная поверхность мне была отнюдь не знакома,
Но незнакомый мир светом манил в оконце.
Я покинул стены и ушел на восток от дома
Затем, что в той стороне восходило солнце.

Я хорошо понимал, что разумом не объемлю
Того, что мне каждый встречный кричит невнятно –
Я шел как в бреду, я возвращался с луны на землю –
Как ни странно, это не было неприятно.

Я был распылен в пространстве, и теперь каждый атом
Искал занять свое место в эфирном теле.
Моя новая песня казалась бессвязным матом,
Обретая смысл в назначенном ей пределе.

Эпохи, планеты, ангелы пролетали мимо,
И Вечность зияла передо мной как рана,
И я, ничтожная тварь, смеялся неудержимо
На берегу бушующего океана,

И понимал, что если сейчас я свой взор подъемлю,
То вмиг усмирю океан, и туман развею…
Хотелось курить – я возвращался с луны на землю,
Которую должен теперь называть своею.

И так сродни объятым сном
И нарушающим запреты
Как бегу призрачной кареты
В прозрачном сумраке лесном

В тени заброшенного храма,
Где завершилась на хуй драма,
Где блекнет палая листва…

Войти ли нам под эти своды?
Вкусить ли зелье торжества,
Наркотик жизни и свободы?

В стране теней единственный живой,
Еще хоть раз желаю поглядеть я,
Как призраки над молодой травой
Поднимут белоснежные соцветья.

Неяркий свет, сомнительный покой –
Моей души привычное плацебо,
Но так густы туманы над рекой,
Так равнодушно каменное небо,

Как будто в мире не было меня,
Стелилась мгла завесою печальной,
И не было зеленого огня,
Блиставшего над бездной изначальной,

И не было за холодом стекла
Сияния безудержного лета…
Вот новый день и новые дела –
Вчера Салгир, увы, сегодня – Лета.

Пути к Эдему не всегда прямы,
Ушедший вдаль – один ли там пирует?
Я слышал смех и музыку из тьмы -
Небытие и впрямь не существует.

Сухому руслу ведомо – когда
На склонах снег сойдет наполовину,
Окрестных гор холодная вода
Наполнит смутным ропотом долину,

И в новом небе вспыхнут огоньки
Погасших звезд, и верно, без обмана,
Вернемся мы, прекрасны и легки,
Глотнув вина и накурившись плана.

Поэтому, склоняясь над листом,
Ни сожалеть, ни сетовать не буду,
И пусть при мне не говорят о том,
Что бесконечность внеположна чуду.

Будет странным на вкус золотое Аи –
Хочешь – прах отряхни, хочешь – руки умой,
Загляни мне в глаза, закрывая свои –
Ты увидишь, как свет возвратится домой.

Отраженьем любви свою тень отрави.
Только это – не я, только это – не он –
Это темное небо струится в крови.
Время вечности – ночь. Имя нам – легион.

Наши цели прозрачны, задачи ясны,
Наш характер изменчив, обманчив наш вид –
Мы из тех, кто на явь проецирует сны,
Мы из тех, кто меняет миры как прикид.

Наш небесный отец, господин бирюзы,
Больно сек нас дождей ледяными плетьми,
Но мы знаем вкус солнца и силу грозы
Потому, что мы были плохими детьми.

Мы грядем! И приход этот будет таков,
Что захочется крикнуть: «Стихия, стихай!»
Мы поем на частотах подземных толчков
И приводим бедлам в состояние «high».

Я люблю этот час, когда рушится ряд,
И над долом парят, если чаши полны,
Оскорбительный смех, восхитительный яд
И далекое дно восходящей луны.

Сквозь чистый, даже слишком чистый лед
Взирать из запредельного эфира
На суету проявленного мира,
Потягивая выдержанный мед

Из некоего древнего потира,
Который был удачно взят как вира
За злой удел. Я знаю, кто-то ждет,

Чтоб в свой черед тянуть из этой чаши
Мечты, желанья и сомненья ваши…
Кто он таков – поэт иль рифмоплет?

Забвением дня заклинаю тебя – согреши,
Теперь сделай то, для чего ты сюда прилетела,
Летейской воды мне губами подать поспеши –
Пусть не для души, но хотя бы для бренного тела.

Я помню – не время – но дай разразиться весне,
Позволь расцвести асфоделям на глинистых сланцах
Затем, чтобы тайные тропы открылись во сне,
И боги ожили в своих экстатических танцах.

Я знаю, что болью и опытом чаша полна,
Что эта юдоль очень редко нам кажется раем,
Я все понимаю – но нынче восходит луна,
И кубки вином наслаждения мы наполняем!

И что нам с того, если город ночною порой
Привык себя странным обманом мечтательно нежить –
Мы тоже из сказки, и тоже исчезнем с зарей,
Скрываясь в углах, где таится домашняя нежить.

Сбегутся к ногам причастившихся Таин
И преданно выгнут надежные спины
Бульвары столиц, переулки окраин,
Скалистые тропы, проселки долины.

Мы плавно минуем пустые проспекты
В туманном бреду как на выцветшем снимке,
Где цирки и храмы дают нам эффекты
Парения зданий в сиреневой дымке.

И, слушая музыку мерных ударов,
Сияньем огней насладимся без меры –
От пышных цветов электрических баров
До слабой лампады в глубинах пещеры.

Туда, где ущелья рождают туманы,
Где высятся скалы как символы веры,
Направим стопы, попирая курганы,
Чей сон стерегут золотые химеры.

Обнимем в лесах исполинские буки,
Увидим, как спят обомшелые глыбы,
Как держат ручьев серебристые руки,
В которых играют волшебные рыбы,

Те чаши озер, окаймленных аиром,
Что манят прохладой средь летнего зноя,
Пока распростерты над грезящим миром
Могучие крылья мечты и покоя.

Мы все посетим, что достойно вниманья –
Поля конопли и развалины башен,
Настанет черед для любви и познанья,
Над пропастью танец нам будет не страшен.

Мы будем скользить по всему поднебесью,
Приветствуя все, что откроется взору –
Как будто услышав хорошую песню,
Как будто взойдя на высокую гору.

Однажды мы вновь пустим небо по кругу
И, если рассвет озарит наши лица,
Припомнив себя, улыбнемся друг другу,
Когда просияет над нами Денница.

Немногое в жизни покажется раем,
Немногое в жизни достойно быть Словом,
И все-таки мы между делом болтаем
О чем-то своем и о чем-нибудь новом.

Прохладный источник, водой напоив ключевой,
Споет тебе песню о странных превратностях мира.
К тебе обращается Небо: «Куда ты, постой,
Уйти не спеши из волны неземного эфира!»

Хороший рыбак до заката останется тут –
Он выбросит снасть и привыкнет глядеть терпеливо,
Как берегом моря неспешные тени идут,
И легкая дрожь пробегает по глади залива.

Я бродил по долинам, наполненным солнечным светом,
Пил мадеру в горах, где хрустальная полночь чиста.
Я прошел много праздничных стран, только дело не в этом –
Я искал не страну, мне нужна золотая мечта.

Если тени исчезнут, вернее не будет приметы.
Ты навстречу мне шла, чудеса мимоходом творя –
От изгиба бровей нисходили к надиру кометы,
От движенья ресниц загоралась и гасла заря.

Родилась ты красавицей - что ж, я родился поэтом,
Мы могли бы друг другу намазывать медом уста,
И, возможно, ты любишь меня, только дело не в этом –
Я искал не любви, мне нужна золотая мечта.

Все, что здесь не сбылось, отражается в зеркале неба,
И тоска по былому становится крыльями сна,
И на пажитях мира не хватит духовного хлеба
Утолить этот голод, которому имя – весна.

Убывая к зиме, день всегда возвращается летом,
И когда мы уйдем начинать все с пустого листа,
Мы вернемся во славе небес, только дело не в этом –
Мне хотелось бы знать, в чем моя золотая мечта.

И все, что сказал я нынче – отнюдь не ложь.
Понять нетрудно, но это когда поймешь.

Когда твой провайдер отключит Интернет,
И когда мы станем теми, кого здесь нет,
Сюда придут Бодлер и Хасан-ибн-Саббах
С бутылкой портвейна и косяком в зубах
И скажут: «Клево, что кто-то здесь был до нас! –
Видишь, костер еще не совсем погас.
Ты пляшешь – бессмертный дух шевелит костяк,
И это типа значит, что все ништяк».
По престолу тьмы разливается лунный свет,
Итак, это значит – прощай и значит – привет.

И все, что сказал я нынче – отнюдь не ложь.
Нетрудно выйти, но это – когда войдешь.

Пусть в мозаике нашей появится блеск перламутра,
Чтобы темному долу смогли мы с тобой передать,
Как светло и прекрасно над миром взошедшее утро,
Как над черным болотом горит белоснежная гать.

Совершая обряд окончательный и изначальный,
Ты заранее знаешь, где наши сойдутся пути…
Ах, земная любовь, миг короткий смешной и печальный,
Только в славе небесной подобной любви не найти.

В преднамеренном сне я опять собираюсь в дорогу,
Моя радость поет только в дальней и дикой стране,
Там, где горы стоят как алтарь неизвестному богу,
И драконы играют на облачном белом руне.

Все в небесах – сиянье, все – сомненье.
Там все поют. Средь них мог быть и я,
Но мне вменили мыслепреступленье
В дискуссии о смысле бытия.

Я не был понят. Пережив паденье,
Отведав бесконечности даров,
Я сделал остановку на мгновенье
В одном из воплотившихся миров.

Как строгий мэтр, я оценил творенье –
Умело ли исполнено оно,
Всегда ль доволен слух, ликует зренье,
Манят ли звезды, греет ли вино…

Но этот мир печальным был и юным –
С мечом в руке, с соломой в волосах.
Здесь шли дожди и восходили луны,
Любовь и смерть стояли на часах.

Пусть лики красоты для нас священны –
На сонме дев – печать одной жены,
Но жизнь и страсть всегда несовершенны,
Несовместимы, не разрешены.

Я не считаю этот мир обманом,
И, затмевая Небо самое,
На склонах гор мерцающим туманом
Лежит благословение Мое.

Теперь я пью ее до дна
И проглотил уже осадок:
В устах горчит, во чреве сладок.
Вблизи померкло, даль видна.

Зажгутся сонные глаза
Огнем любви и катастрофы.
Пусть гром закончит эти строфы –
Ведь приближается гроза…

И молния замкнет кольцо,
Как в скорлупе Господь яйцо!

Где не щадят ни сына, ни отца,
Где состраданье – ложная тревога,
Где гений убивает мудреца,
Где праведник сражает полубога.

А див глядит: в чертах его лица
Мелькает то пастушье, то воловье –
Так смотрит бык на нищего слепца,
Гордясь не пошатнувшимся здоровьем.

Ведь были мы всегда, и будем впредь,
И полностью спокоен, зная это,
Он смотрит, как горит на солнце медь
Оружия, воспетого поэтом…

Здесь каждый день кипит смертельный бой –
За место, о котором ты хлопочешь,
За счастье, что украдено судьбой,
За женщину, которую не хочешь.

Нет, праведник, ты вряд ли угадал.
Напрасно воскресил тебя из мертвых
Тот, кто затеял Вечность как скандал –
Кто жертвует собой, тот жаждет жертвы.

Увы, любовь приходит к нам как тать,
Но истинно скажите мне, как долго
Мы будем умирать и воскресать
Во имя нам навязанного долга?

Долг перевыполнен! Господнему суду
Всегда служило поле нашей битвы,
И человек слагает на ходу
Стихи о бесполезности молитвы.

Белый остров из темной пучины
Поднимается день ото дня,
И туда без особой причины
Приглашают все чаще меня.

Там ни смех не звучит, ни рыданья,
Просто видно, как гаснут вдали
Очертания, предначертанья,
Горизонты любимой земли.

Видно жили мы все не по праву,
И входящие в эту юдоль,
Создающие новую славу
Унаследуют прежнюю боль.

Право, жизнь недостойна печали –
Шутовской бубенец на венце,
Если Слово, что было в начале
Не окажется Богом в конце,

Если так, в забытьи и забвеньи,
Не узнав, кто виновен, кто прав,
В бесконечном унылом сомненьи
Не расслышав и не разобрав

Голос ветра над зреющим полем,
Речь огня на далеких кострах,
Нем останется глиняный голем
И назавтра рассыплется в прах.

Сей храм пустует. Гаснет перламутр
И позолота. Вечность иссякает,
Но острие, расширенное внутрь,
Простор небес все так же рассекает.

Да, да, исхода нет. Но как-то вдруг,
За столько лет не угадав ни разу,
Мы разомкнем случайно этот круг,
Произнеся бессмысленную фразу.

В объятиях любви, во власти сна
Мы путь богов узнаем без ошибки.
Благословит нас нежная весна,
Подарит осень тень своей улыбки…

Но память – обезумевший звонарь
На мессе моего грехопаденья –
Глядит и видит – улица, фонарь,
И вожделеет нового рожденья.

Я чувствую, как нарастает стрем.
Язык мой, друг мой! Мы прорвемся, либо…
И это, если вместе мы умрем,
Последний шанс сказать тебе «спасибо».

Заклинаю, лети в очарованный скит,
Где все так же за окнами бабочки вьются,
Где в хрустальном гробу моя милая спит
И которое лето не может проснуться.

Поднимается ветер. Мерцают огни.
Впопыхах совершаются таинства Шивы.
Она спит и не знает – мы с нею одни
В этом городе призрачной памяти живы.

Там, где розы увяли, цветет белена.
Посмотри ей в лицо, стань на вечность моложе,
Посмотри на нее, стань такой, как она,
И вернись разделить со мной брачное ложе.

Воскрешающий нас в невозвратном былом,
Не тревожь ее сон, пусть гуляет, где хочет,
Только нежно шепни, осеняя крылом,
Что мы с нею вдвоем пьем вино этой ночи

Под холодной луной…

Над плоскогорьями, запомнившими нас,
Над долами прохлады и терпенья.
Никто не скажет мне, откуда в этот час
Доносится причудливое пенье.

О, гении дождя! В струении минут
Я слышу тихий голос дальней стаи…
Тогда, спросонья теребя усталый уд,

Я бормочу: «Любовь моя, светает!»
А в нашем городе часы двенадцать бьют,
И улицы зонтами расцветают.

И каждую ночь повторяется тягостный сон –
Я жду императора в темном приделе собора,
И каждую ночь все пустей и загадочней трон,
И тени длинней, и светлее безумство узора.

Ты пригрела змею на груди – они жгут и воруют
Все, что ты берегла, что растила, смеясь и любя.
Ждать нельзя - отправляйся туда, где светила пируют,
И какой-нибудь бог, может быть, еще примет тебя,

Приподнимет покров, и свершится желанное чудо -
Обнаженная твердь встретит зарево нового дня,
И издохнут как вши на лохмотьях презренные люди.
Я хотел бы присутствовать, только… не будет меня.

Я уснул за столом, утомившись соперничать с Фебом,
Догорела свеча, и мой стиль притупил острие.
И мне снится – теперь, когда с запада движется небо,
Ослепительный свет проливается в лоно твое!

Моя богиня! Нам не стать другими,
Нам опыта, увы, не превозмочь,
Здесь каждый день мы принимаем имя,
Но безымянны, лишь наступит ночь.

И, в силу этой косвенной причины,
Нам не вкусить познания сполна,
Все наблюдая, как поверх пучины
Играет свет, и плещется волна.

Земная жизнь давно постыла мне,
Как пепелищу память об огне.

Мы, как умели, оскорбили Бога,
В объятиях достигли беспредела.
Играй, дитя! Темна твоя дорога,
Но лучезарно мраморное тело.

И не смотри так дико и тревожно,
Побереги свое очарованье!
Клинок истлеет, заржавеют ножны,

И все ж продлится их существованье –
Ведь чадам тьмы в полуночном сиянье
Ни умереть, ни выжить невозможно.

Поверь, смешно, когда, впадая в транс
У этого влекущего порога,
Ты делаешь глубокий реверанс
Пред тенью отвернувшегося Бога.

Ведь это я тебе дарую власть
Всего лишь раз – зато звездою пасть,
И разве ты не слышишь как, рыдая

Над мороком плывущих в Вечность дней,
Хохочет бездна, зная, что под ней
Таится твердь, маня и ожидая!..

Будь проклят этот мир! Гоню я прочь
Очарованье тверди поднебесной,
Когда над ней раскинет крылья ночь,
И зазвучат ликующие песни.

Душа моя – блаженное ничто,
Твой хладный след, о, проходящий мимо…
Будь трижды проклят этот мир за то,
Что он не захотел быть мной любимым!

Все, что было, прошло. Пролетели безумные годы.
На любимой пластинке привычно заела игла.
Нам пора отдавать все, что заняли мы у природы,
Оставляя себе все, что дать нам она не смогла.

С каждым шагом вперед жить становится все интересней,
С каждым взглядом назад все короче становится час.
Замыкается круг, вспоминаются старые песни,
Возвращаются сны, что когда-то покинули нас.

На холмах побережий танцует жестокое лето,
И таинственный жертвенник Девы ласкает прибой.
В этот храм не войдешь, в эту вечность не купишь билета,
Даже если ворота раскроются рядом с тобой.

С обнаженных вершин ниспадают потоки соблазна
И тревожат ленивую дрему окрестных долин.
Кто там ночью не спит? Кто гуляет под сенью алмазной
Остывающих звезд средь пионов и асфоделин?

Их движенья легки, их дыханье свободно как ветер,
Полыхают зарницы в глубинах бездонных очей.
Мы им смотрим вослед, мы нуждаемся в добром совете.
Все мы слышали голос, но так и не поняли – чей.

Но и мы не чужие на сумрачном празднике Шивы:
Здесь сливаются боль и желание, кровь и земля.
Посмотри, как к воде наклоняются нежные ивы,
Как в стремлении к солнцу возносятся ввысь тополя.

Только разум ловца есть предел для ответного чувства.
Нам уже не вставляет вино, нас не лечит трава…
В бесконечной войне, в поединке любви и искусства
Побеждает любовь, и она, безусловно, права.

Мы хотели остаться одни, только некуда деться
В этом мире, где звезды смеются, и плачет гранит –
В городах, где нельзя, в небесах, где вовек не согреться
И в садах, где беспамятство чистое пламя хранит.

Мы же остались на месте и видим – как прежде
Высятся горы, и реки спешат к океану.
В звездное небо глядим без тоски и надежды –
Просто глядим как колышутся стебли дурмана

Над головой, и трепещут крапива и мята,
Ветра ночного смыкаются хладные длани
В этой долине, во храме прощальных объятий,
В этой долине, на кладбище смутных желаний.

Воинство зыбких теней устремляется к югу,
Совы слетаются в полночь к разрушенной башне.
Как нелегко человеку прожить в кали-югу!
Не беспокойся, я знаю, что это не страшно.

В логове темном мне озеро лунное мнится,
Кажется мне, опьяненному странными снами –
Раньше, чем солнце взойдет, и померкнет денница,
Благословенное Утро предстанет пред нами.

Закрыв глаза, почувствуй это пламя,
Что озарило сумрачные дни –
Вот наш огонь горит под небесами,
И небеса безмолвствуют. Они

Не знают ничего об этом чуде,
Погружены в зеркальные мечты.
Какой воды испив, мой дух забудет
В объятиях нежнейшей пустоты,

Где плачут даже ангелы и звери,
Божественной любовью осенен,
Что прежней жизни не был день потерян,
И, значит, наша жизнь была не сон.

Закрой глаза, и я глаза закрою,
Еще хоть миг помедлим на краю.
Я так хочу, чтоб ты была со мною
У древа жизни в огненном раю.

Танец тени, последний поклон судьбе.
Не жди, мой друг, мне нечего спеть тебе.

Эта песня – для тех одиноких стран,
Где есть три моря. Имя им – Океан.

Где три вершины над суетой мирской –
Летний День, Каменный Дом, Вечный Покой.

Где три реки пронзают земную твердь –
Наша Жизнь, Наша Любовь и Наша Смерть.

Скорее припомни, как вышел на летней заре,
Где сень, что тебя укрывала в полуденный зной,
В каких заблудился полях в золотом сентябре,
Чьи губы касались твоих лучезарной весной.

Гляди в темноту – пусть как звезды мерцают оне –
Безумные грезы, тебе озарившие путь,
Гляди – тебе нужно успеть раствориться в огне
Пока ты не умер, пока не успел ты заснуть.

И как ни сплелись бы волокна в жестокой борьбе,
Какие бы сны не пришли за твоею судьбой,
Когда ты захочешь опять возвратиться к себе,
Ты должен попробовать вспомнить дорогу домой.

Печаль и радость отдаст другим,
Зеленый сад, коноплю и лен,
Женщин, которыми был любим,
Женщин, в которых бывал влюблен.

Он будет плыть в ночных небесах
На золотом корабле луны,
Он оставит реке плач, а страх
Подарит голосу тишины…

Но то, что ты называешь «дрянь»
И что тебя привело сюда,
Поможет завтра уйти за грань,
Когда обнимутся навсегда

Вода и воздух, огонь и твердь,
Когда Денница взойдет, ясна,
Соединятся любовь и смерть
У изголовья во время сна.

О, позволь им пройти вереницею смутных фигур
Между черных руин, где молчат незнакомые руны;
В золотистых полях, где под ветром колышется дурь;
Под зеленой луной, где желания нежно-безумны.

Словно легкие чьи-то шаги по осеннему льду,
Проскользнут эти тени у скал, окаймляющих бездну.
Размыкая кольцо, я в полуденный сумрак войду,
Устремляясь вослед, я в полуночном свете исчезну…

Пусть не каждому суждено
Быть пророком и мудрецом,
Мне достаточно пить вино
Повернувшись к стене лицом.

Мне достаточно видеть свет,
Свет луны на зеркальном льду,
И смеяться себе вослед,
Когда я в этот свет уйду.

О семи чудесах из трех
Мне твердят чуть не каждый день,
Но мой тополь совсем усох,
И от дуба остался пень.

И поет вся ночная жуть
За окном моим на лету,
И я знаю, как труден путь
За седьмую из трех версту,

И как долго идти вперед,
Чтоб увидеть скалу во мгле
И ущелье, где тьма плывет,
Растворяясь в извечном зле,

Освещенный из-под земли
Черный мрамор и белый лес,
И за лесом огонь вдали
Как последнее из чудес.

И теперь нам пора не молиться – смотреть, как луна
Поднялась потаенно сквозь черные заросли терна,
Замолчать и услышать, как тихо воркует война
Далеко, далеко… и бежит наших пустошей горных.

Но уже не любовь, а томленье печального сна
Драгоценностям поздних утех станет новой оправой,
Не веселье протянет бокал молодого вина –
Эти нежные стебли поднимут фиалы с отравой,

И она нас научит забытое имя прочесть
И запомнить прекрасные склоны подлунного рая.
Так простимся в сиянии неба – она уже здесь.
Пусть нам ветер поет, и мерцает костер, догорая.

И час обманула минута,
Забывшись загадочным сном,
И тянется к солнцу цикута,
Не помня о корне своем.

И в капище чьем-то старинном
Знамением древних утех
На теплых губах исполинов
Застыл торжествующий смех.

И больше ни вздоха, ни краски,
Ни пепла на холст бытия,
Еще хоть мгновение ласки –
Забудет вращаться Земля.

Но зря ли придуманы даты
Как легкие струны времен?
И чашу подносят Сократу,
И смех обращается в стон.

Что это – тоска предела?
Может быть – предел тоски?
Может, это море пело,
Затопляя островки?

Ненависть безумной ласки,
Лампочки погасшей свет.
Может быть, у этой сказки
Попросту названья нет?

Только знаю – что-то было,
По щеке слезой стекло,
Времени над ним застыло
Безучастное стекло.

В том и Бог мне помог, и попутным был ласковый ветер.
Меня снег одевал, брался месяц за руку вести,
Не угнались за мной ни чума, ни свинцовые плети,
И на мертвых ветвях раскрывались живые цветы.

Но, вернувшись туда, где вчера был немыслимо молод
Никого не увидел – ни тени, ни снов, ни следа –
Только плакал, разбуженный счастьем, покинутый город,
Только плакали стены, и на пол сочилась вода…

Я как в воду глядел, и холодная даль совершенства
Отражалась в реке и сквозила луной в тополях -
Это все, что я смог – одинокая песня блаженства,
Одинокая песня в безлюдных воздушных полях.

Мел и глина, печати солнца.
Память склепа – под меч заката.
Каждый плачет, когда проснется –
Слезы речи и кровь объятий.

Черный ветер сквозь белый остов,
Эти лица – слепяще-близко –
Раскаленных земных погостов
И оскаленных обелисков.

Ветер вновь развевает стяги
Вечной скорбью над смертным градом,
Но огню не хватает тяги,
Кто-то прячется где-то рядом.

Черный ветер сквозь белый остов,
Хороводы любви и тени,
Черный полдень на перекрестке,
Поцелуи в часы затмений.

Заблудившейся и безумной,
Никогда не согреться стае,
И восходят другие луны,
Забывая и расцветая…

Черный ветер сквозь белый остов.
Я уже не боюсь молчанья –
Умирать надо очень просто,
Умирая под звон венчальный.