В наше время, на рубеже третьего тысячелетия, среди представителей творческих сил общества хорошо заметна тенденция к синкретическому переосмыслению целого ряда аспектов духовного наследия языческих культовых систем, сложившихся преимущественно в архаический период человеческой истории в самых разных регионах нашей планеты. Более того, не является секретом и не нуждается в особых доказательствах факт наличия у значительной части населения повышенного интереса к древней магии, находящего весьма разнообразные формы выражения – от эпатажной манифестации норм языческой эстетики в оргиастических танцах под музыку техно или в «ролевых играх» до глубокого увлечения различными модификациями шаманизма с его эзотерическими учениями и сложными психосоматическими практиками. Нынешняя европейская культура ищет и обретает в таких формах утраченную некогда связь с первозданными ритмами природы и хаоса, контакт с которыми воспринимается ею как глоток чистой родниковой воды после тяжелого маслянистого пойла, несомненно, завершающей свой исторический путь, отягченной экологическими проблемами и абсурдистским мировосприятием технократической цивилизации. Таким образом, друиды и волхвы возвращаются, и новая интерпретация философских и художественных находок седой древности становится, пожалуй, одной из актуальнейших задач современной культурологии.
Для нас, обитателей Северного Причерноморья, особый интерес представляет, конечно, духовный мир наших далеких предшественников в этих земных пределах – тавров, скифов, сармат, готов. Это были народы, традиционно определяемые исторической наукой как северо-восточная варварская периферия античной греко-римской цивилизации. Действительно, все письменные свидетельства о нравах и обычаях этих этнических сообществ, являющиеся основой наших представлений о них - материалы яркие, колоритные, но, увы, не слишком многочисленные – принадлежат греческим и римским писателям и историкам. Благодаря археологическим исследованиям, проводившимся на протяжении двух последних столетий, была накоплена определенная сумма данных, вкупе со сведениями античных источников позволившая воссоздать более или менее цельную картину хронологических этапов развития варварских народов Северного Причерноморья, характерных для них особенностей социально-экономической жизни, политического устройства, военного дела, прикладного искусства и т. п.
Однако, в том, что касается духовного мира, мифологии, культовых практик и эстетических устремлений древнего населения, скажем, Горного Крыма, нам известно по-прежнему до обидного мало. Именно недостатком фактического материала объясняется присущая некоторым исследователям проблемы достойная сожаления тенденция, проявляющаяся в стремлении представить иные глубоко оригинальные мифологические образы, созданные в лоне аборигенной культуры в качестве банальных заимствований из эллинских мифов.
Необходимо признать – возможности реконструкции реалий духовного бытия этноса при помощи одних лишь археологических методов весьма ограничены. Основные археологические памятники эпохи раннего железа, непосредственно связанные с системой верований и обрядов людей того далекого времени – это, преимущественно, погребальные сооружения, исследование которых дает, безусловно, важный, но все же односторонний срез культово-магической практики.
Роль средоточия языческой духовной культуры и эстетической мысли играли, конечно, иные объекты – святилища, капища, храмы, причем у варварских племен, не имеющих традиций монументальной архитектуры, но отнюдь не обделенных чувством прекрасного, в качестве таковых нередко использовались естественные ландшафтные уникумы – вершины гор и холмов, причудливые скалы, живописные ущелья, мощные источники или карстовые пещеры. На территории Горного Крыма ряд таких памятников археологически локализован (библиографию см. Зубарь, 2004, с. 86 – 87), но вот беда – полученный при раскопках материал то крайне противоречив, поскольку включает многочисленные импортные предметы (Гурзуфское Седло), то беден и маловыразителен, по крайней мере, в интересующем нас аспекте (большинство пещерных святилищ).
Нетрудно предположить, что на некоторых еще не идентифицированных объектах, особенно тех из них, что являются известными достопримечательностями, активно посещаемыми туристами, культурный слой, несущий какую-либо археологическую информацию, уничтожен полностью. При использовании существующей методики исследования эти памятники невозможно включить в научный оборот. В подобных случаях остается только один путь, позволяющий приоткрыть завесу тайны – применение метода, который может быть обозначен как культурологическая интерпретация особенностей исторического ландшафта исследуемой местности. Далее мы постараемся проследить работу этого метода на конкретном примере.
Речь пойдет о двух ландшафтных объектах Горного Крыма, в отношении которых будет уместным образное выражение «природные» или «естественные храмы», поскольку они вне всякого исторического контекста воспринимаются как воплощение архетипа культового сооружения. Эти объекты – знаменитая Долина Привидений на юго-западном склоне горы Южная Демерджи и не менее известная Бинбаш-Коба – Тысячеголовая пещера Чатыр-Дага.
Фактически Долина Привидений (известная также как Долина Идолов, причем второе название ближе к реальному зрительному впечатлению) представляет собой глубокое ущелье, расположенное прямо по центру юго-западного склона г. Демерджи и рассекающее его верхнюю часть на две приблизительно равные половины. В результате выветривания верхнеюрских конгломератов, которые слагают массив Демерджи, в этом районе образовался уникальный ландшафтный комплекс, включающий более сотни своеобразных «естественных скульптур». Они возвышаются над поверхностью склона на 10 – 20 м, а самое крупное «природное изваяние» - столб Великан или Кузнец – имеет 5 м в диаметре, а в высоту достигает 25 м (Ена, 1989, с. 81).
Это отдельно стоящие скалы, выделяющиеся поистине карнавальными вариациями форм и напоминающие своими очертаниями фигуры людей, животных, сказочные дворцы, колонны циклопических храмов и т. д. Интерпретации множатся здесь бесконечно. С каждым шагом посетитель Долины Привидений видит, как предстающие в ином ракурсе каменные громады меняют свой облик, рождая в его сознании все новые и новые фантастические образы. Семантика слова «привидение» предполагает то, что показалось, почудилось, привиделось, и, действительно, наблюдатель отметит, что в конгломератовых исполинах этого ущелья способны воплотиться на мгновение самые неожиданные химеры.

Вне всякого сомнения, люди выделяли Долину Привидений среди других ландшафтов Горного Крыма с глубокой древности, особенно на том этапе своей истории, для которого было характерно формирование религиозно-мифологических представлений. Ведь истоками любой мифологии, любой религии, как отмечают исследователи архаических культур, становится наделение человеком даже статичных природных форм таинственным скрытым дыханием – одушевление природы, признание того, что по выражению В. Гюго «нечто есть некто» (Тайлор, 1989, с. 129 – 130). Ни одно место в Крыму не иллюстрирует этот принцип нагляднее Долины Привидений, где сама природа создала целый ряд нерукотворных истуканов, настоящий пантеон грозных божеств и разместила их в окружении величественных скал Демерджи, напоминающих портал грандиозного собора. Каких только гневных, насмешливых, простоватых физиономий не увидишь в очертаниях скал, окружающих ущелье, но для нашего далекого пращура то были боги, персонификации могучих стихий – великие маги, страшные враги и спасительные помощники, владыки его судьбы. Впрочем, и на нашего современника молчаливые лики, проступающие на серых скалах, способны произвести неизгладимое впечатление – ведь результаты бессмысленного творчества стихий нередко куда более мощно взывают к нашему чувству прекрасного, чем плоды исканий самых тонких художников человечества. Видимо, все дело в роскошном божественном произволе, присущем природе во всех ее проявлениях, в захватывающей и, вместе с тем, устрашающей безоглядности, с которой она творит свои привычные чудеса.
Вследствие крутизны склонов, продолжающихся эрозионных процессов, а также интенсивной рекреационной нагрузки, культурный слой в ущелье, очевидно, не сохранился. Впрочем, особенности некоторых ритуальных практик исключали наличие каких-либо сооружений и возможность образования фиксируемого культурного слоя (Тур, 2003, с. 327). Таким образом, на основании одной лишь зрительной реконструкции предполагаемой модели, рискнем утверждать следующее: в некую архаическую эпоху Долина Привидений являлась языческим святилищем – алтарем под открытым небом.
Местоположение этого гипотетического алтаря локализуется достаточно просто – единственная относительно ровная площадка, пригодная для проведения какого-либо культового обряда находится на правом, северо-западном борту ущелья в пределах современной туристической тропы. Это вершина сильно разрушенного выветриванием небольшого выступа скалы, представляющая собой идеальную смотровую площадку, дающую возможность с одной стороны любоваться широкой панорамой наполненной игрой светотени огромной алуштинской долины, окруженной высочайшими горными массивами Крыма – Бабуган-Яйлой и Чатыр-Дагом и плавно нисходящей к морю, а с другой – наблюдать фантасмагорический мир громоздящихся вокруг каменных монстров. Эстетические достоинства упомянутого места несомненны, уникальны и импонируют в качестве алтаря нерукотворного храма. Теперь требуется установить приблизительные хронологические рамки существования святилища и выяснить, каким богам поклонялись древние горцы в этом диком и прекрасном храме под бездонным небом Таврики.
Поиск параллелей между символическим рядом исследуемого ландшафта и рядом основных, фундаментальных символов, используемых в большинстве мифологических систем мира, со всей необходимостью приводит к разговору о самых, пожалуй, экстравагантных «естественных изваяниях» Долины Привидений. Несколько «скульптур» выделяется на фоне вереницы образов, воплощенных в окрестных скалах своей ярко выраженной фаллической формой, причем воспроизведенной природой весьма натуралистично. Гигантские каменные фаллосы являются зрительной доминантой ущелья и неизменно привлекают внимание его многочисленных посетителей, как правило, приводя их в восторг, смешанный с чувством легкой неловкости.

Фаллический знак – один из ключевых символов мировой космогонии и мифологии, а область его интерпретации – от сакрального до комического – обширна. Тем не менее, характер реконструируемого святилища становится менее расплывчатым. Люди, некогда воспринимавшие Долину Привидений как храм, не могли не обратить внимания на откровенно фаллическую атрибутику своих кумиров. Поэтому допустимо предположить, что здесь отправлялись культы, для которых было свойственно преобладание сексуального аспекта и, возможно, сопровождавшиеся оргиастическими обрядами.
Проверить выводы, полученные в результате визуального изучения ландшафтных особенностей Долины Привидений, можно путем их сопоставления с ассоциативным знаковым рядом другого памятника природы и истории горного Крыма – пещеры Бинбаш-Коба (Тысячеголовая), расположенной на нижнем плато соседствующего с Демерджи яйлинского массива Чатыр-Даг. Это легкодоступная, сравнительно небольшая полость карстового происхождения с хорошо заметным входом – расселиной на скалистом борту котловины. Узкий горизонтальный ход приводит в зал семиметровой высоты, в центре которого возвышается массивный сталагмит, имеющий строгую фаллическую форму. Некогда Бинбаш-Коба славилась изысканной красотой своего кальцитового натечного убранства, однако на протяжении прошлого столетия пещера была разграблена «посетителями», уничтожившими заодно и весь культурный слой этого интереснейшего памятника. Ведь Тысячеголовая пещера была известна, в первую очередь, благодаря тяготевшей над ней мрачной тайне, отображенной в самом названии. Первые исследователи Бинбаш-Кобы обнаружили в ее недрах множество человеческих останков, от которых ныне, конечно, не осталось ни единой косточки. Легенда, связанная с этими останками (Легенды Крыма, 1967, с. 73 -75), явно позднего происхождения и имеет этиологический характер. По всей видимости, пещера некогда использовалась обитателями Крымских гор в качестве могильника или святилища особого типа.
В 70-х годах XIX в. Е. Марков, автор «Очерков Крыма», в своем ставшем классическим описании интерьера Бинбаш-Кобы сообщал следующее: «На полу между каменными сидениями насыпаны страшною грудою (курсив мой – О. В.) человеческие черепа. Желтые, как репа, с черными дырьями вместо глаз, оскаленными рядами зубов, покрытые землею и плесенью, гниют эти черепа в своем великолепном склепе. Они лежат без счета (курсив мой – О. В.) и призора, как кавуны на базаре». И далее: «...начинаешь невольно мечтать об элефантинских подземельях, о храмах кровавой богини Бохвани, требующей себе в жертву смерти и одной смерти…» (Марков, 1902, с.212).
Описание ясно указывает на «бессчетное», т. е. достаточно большое количество черепов, а оборот «насыпаны грудою» свидетельствует о том, что на некотором этапе погребального ритуала к этим черепам было проявлено особое внимание – они были отделены от туловища или до погребения, или впоследствии, во время подзахоронений, и размещены в пещере компактными группами согласно неким культовым требованиям. Возможно, груды или, скорее, пирамиды из черепов составляли своеобразный магический комплекс с центральной фигурой зала – сталагмитом фаллических очертаний. Упомянутые обстоятельства существенны, поскольку дают возможность обосновать гипотезу о предполагаемой этнической атрибуции и хронологических рамках существования могильника в Тысячеголовой пещере и святилища в Долине Привидений, связанных, как это становится очевидным, общей фаллической символикой.
Попытки проследить наличие культовых систем, использующих подобную символику, на материале древностей горного Крыма нам неизвестны, но в том, что касается пещерных святилищ, ситуация совершенно иная. Археологические исследования выявили целый ряд таких памятников, причем многие из них тяготеют к горным массивам Чатыр-Даг и Демерджи: в пещерах Харанлых-Коба, Ени-Сала II, МАН, над Аянским источником и др. известны языческие капища, в которых в процессе отправления скотоводческо-земледельческих культов, совершались жертвоприношения, включая человеческие (Щепинский, 1963, с. 138 – 162). Эти памятники датируются ранним железным веком (I тыс. до н. э. – первые века н. э.) и относятся к кизил-кобинской культуре, в настоящее время убедительно отождествляемой с культурой исторических тавров (Колотухин, 1996, с. 79, 88).
Вместе с тем, в последнее время в Крымских горах продолжается изучение крайне интересных и во многом по-прежнему загадочных пещерных некрополей, предположительно датируемых первыми веками н. э., культурная и этническая принадлежность которых пока окончательно не установлена (Мыц, Лысенко, Жук, 1999, с. 172 – 178), однако может быть соотнесена опять-таки с таврами, реально существовавшими, согласно данным боспорских и херсонесских античных источников, в I – II вв. н. э. (Пуздровский, 1999, с. 208).
Таким образом, логично поставить предполагаемые святилища в Долине Привидений и Бинбаш-Кобе в один ряд с другими, по существу аналогичными, памятниками кизил-кобинской (таврской) культуры, тем более, что на Чатыр-Даге известны гробницы тавров - так называемые "каменные ящики".

Таким образом, логично поставить предполагаемые святилища в Долине Привидений и Бинбаш-Кобе в один ряд с другими, по существу аналогичными, памятниками кизил-кобинской (таврской) культуры.
Начиная с «отца истории» Геродота и великого трагедийного поэта Еврипида (V в. до н. э.), античная традиция изображала древних обитателей Крымских гор – тавров – воинственными и жестокими пиратами, нападавшими на эллинские, а позднее – римские корабли, совершавшие каботажное плавание вдоль южного побережья Крыма (Таврики). Геродот, помимо прочего, дает описание некоторых сторон культовой практики тавров: «Они приносят в жертву богине Деве потерпевших кораблекрушение или захваченных в открытом море эллинов. В святилище Девы головы жертв прибивают к столбам, а тела сбрасывают с утеса или, по другим сведениям, предают земле. Головы пленных врагов, насаженные на длинные шесты и выставленные над домами, становятся стражами жилища. Живут тавры грабежами и войной» (Геродот, IV, 103).
Действительно, при наличии достаточно примитивных способов ведения хозяйства и, следовательно, его низкой производительности, в условиях начинающегося процесса социальной дифференциации, выделившаяся верхушка таврской родовой общины могла получить дополнительные средства, гарантировавшие ее статус как привилегированного слоя, только путем грабительских набегов и пиратских акций. За такими акциями нередко следовали карательные экспедиции вооруженных сил Боспора и Херсонеса, впоследствии – римлян, поэтому небольшие мобильные отряды тавров, занимавшихся пиратством, использовали не долговременные поселения, а временные стоянки и вынуждены были вести подвижный, полукочевой образ жизни (Зубарь, 2004, с. 84 – 88), который можно назвать партизанским.
С другой стороны, согласно авторитетному мнению этнографа, «все известные истории примеры принесения в жертву людей относятся не к примитивным племенам, а к народам, достигшим относительно высокого уровня общественного развития» (Токарев, 1990, с.596 – 597).
Впрочем, нельзя исключить того, что состояние войны само по себе имело у тавров некий сакральный, магический смысл, было неотъемлемой частью их культовой системы. Возможно, главной целью военных действий для них, как и для представителей средневековых Центральноамериканских цивилизаций – скажем, ацтеков, являлся как раз захват пленников, необходимых для совершения обряда жертвоприношения (ср. напр. Гумилев, 1990, с. 163). Ведь, по словам выдающегося нидерландского историка культуры Й. Хейзинги, в определенных архаических формах «войну ведут для того, чтобы через испытания победой либо поражением добиться от богов освященного решения (своей судьбы)» (Хейзинга, 1992, с. 108).
Кизил-кобинская, т.е. таврская культура формируется в начале 1 тыс. до н.э. на основе позднесрубной (сабатиновско-белозерской) культуры, племена носителей которой в эпоху поздней бронзы занимали огромную территорию, в том числе и весь Крымский полуостров (Колотухин 1996, с.87). Позднее, в результате появления в степях Северного Причерноморья кочевнических племен киммерийцев, а затем – скифов, таврское население оказалось изолированным в горной части Крыма.
Письменности тавры не знали, и их язык вовсе канул бы в Лету, если бы не некоторые крымские топонимы – географические названия горных урочищ, рек и т.д., происхождение которых невозможно возвести ни к одному из наречий народов, населявших полуостров в исторический период. Исследуя этимологию таких топонимов, академик О. Н. Трубачев сделал вывод об их прямой связи с индоарийской языковой ветвью, т.е. с распространенными в древней Индии языками ариев (Трубачев, 1977, с. 127 – 144). Кстати, до нас дошло название одного из племен тавров – аррихи, что весьма напоминает искаженное «арии». Включаться в дискуссию относительно «прародины» ариев и путей их рассеяния по миру мы сейчас не будем, отметим лишь, что таврская культура, по всей видимости, является одним из «островков племен-носителей индоарийских языков» (Фадеева 2000, с.42-44). Несмотря на критику, которой подвергалась данная гипотеза (Грантовский, Раевский, 1984), она все же сохраняет свою актуальность.


Всякая лингвистическая общность, особенно на раннем этапе развития у тех, кого она объединяет, метафизических представлений, предполагает со всей необходимостью возникновение единого круга религиозно-мифологических образов, ведь язык является одним из основных структурных компонентов мышления. Тавры, как мы выяснили, были, скорее всего, индоарийским племенем и изъяснялись на соответствующем наречии. Следовательно, логически оправданным является проведение некоторых параллелей между загадочной для нас системой мировоззрения этого народа и характерной для индоарийцев, утвердившейся еще в эпоху бронзы, ведической культурой, включая сюда ее последующее художественно-философское переосмысление и развитие, получившие свое воплощение в великолепном универсуме индуизма.
Иными словами, мы предполагаем, что тавры, несмотря на гораздо более низкий уровень своей материальной и духовной культуры, обусловленный положением немногочисленного племени-изолята, отсутствием связей с лингвистически близкими народами, обладали взглядами на мир, во многом сходными с представлениями древних индийцев 1 тыс. до н.э. А раз это так, то, используя известные древнеиндийские литературные памятники, мы сможем попытаться восстановить символическую подоплеку причудливых и зловещих ритуалов, прославивших обитателей Тавра и даже – как знать – назвать подлинное имя страшной богини Девы.
Индуизм с его богатейшей мифологией, философскими школами, сектами и концепциями – грандиозный пласт человеческой культуры, влияние которого на развитие цивилизации в прошлом и, как мы полагаем, особенно в будущем, трудно переоценить. Разумеется, в рамках данного исследования мы совершенно не в состоянии дать более или менее полный очерк этого явления, тем более что ему посвящена обширная литература. Особый интерес представляет одно из мощных течений индуистской религиозно-философской мысли – шиваизм.
Господь Шива («благой»), он же Рудра, он же Пашупати, он же Махешвара и т. д. – один из верховных богов индуизма, являющийся наряду с Брамой и Вишну ипостасью индуистской троицы или триады – тримурти. Шива – бог-разрушитель, его основная задача – уничтожение и воссоздание, а значит - обновление и преображение мира. Кроме того, он великолепный танцор. Безумный и завораживающий ритм космического танца Шивы Натараджи («царя танца») сотрясает Вселенную, круша империи и цивилизации, изменяя очертания континентов, зажигая новые звезды в глубинах неба. Порой Шива устраивает экстатические вакханалии, а временами удаляется в горы, где предается строжайшей аскезе и погружается в глубокую медитацию. Создатель психофизической техники йоги, знаток ядовитых и галлюциногенных растений, он известен как покровитель и проводник всех, находящихся на пути в незнаемое. Нищий бродяга, странствующий в ночи – нагой, со спутанными волосами, покрытый пеплом погребальных костров, словно принявший на себя проклятия целого мира – Шива в одночасье способен обернуться многоруким гигантом, агрессивным монстром или мудрым наставником. Его окружает незримое темное пламя, испепеляющее морок кармической иллюзии – майи, извечно пленяющей живые существа в границах проявленной реальности. Подобно Сатане – Люциферу иудео-христианской традиции, Шива как бог разрушения является повелителем разнообразной нечисти, поэтому свиту его составляют ракшасы (демоны), бхуты (вредоносные духи), веталы и пишачи (зомби и вампиры) и тому подобные персонажи поэзии ужасов. В ожерелье из черепов, вооруженный трезубцем – тришулой, он воплощает могущество тьмы и хаоса и, одновременно, мужество беспощадного света прозрения, диалектически объединяя их в мощном едином порыве к Освобождению.
Как мы видим, здесь ясно прослеживается стремление индуизма к интеграции теневых, инфернальных аспектов человеческой психики в целостном духовно-эстетическом универсуме и преобразованию так называемой «темной энергетики» в реальную творческую силу, что не может не напомнить работу с «бессознательным» по методике К. Г. Юнга. Все это выгодно отличает индуизм от «мировых» религий, погрязших в догматизме и ослепленных чувством собственной непогрешимости.
Пожалуй, не меньшую роль, чем сам Господь Шива, играет в духовной жизни адептов шиваизма его супруга, воплотившая в себе персонифицированную творческую энергию божества – шакти. Шакти Господа Шивы также имеет много имен. Ее зовут Ума («светлая»), Парвати («горная»), когда она ласкова и благодетельна, но лишь немногие из тех, кто знает, о чем идет речь, могут без тайного содрогания произносить имена Дурга («труднодоступная») или Кали («черная»).
Кали – грозная ипостась богини – одно из самых жестоких и пугающих созданий мировой мифологии. Облик ее ужасен: облаченная в шкуру пантеры, украшенная гирляндами из черепов, в каждой из своих четырех рук она держит или отсеченную голову жертвы, или оружие – меч и жертвенный нож. С ее длинного свисающего языка постоянно стекает кровь, мрак окружает ее; она жаждет убийства. Она крайне воинственна, но это отнюдь не богиня войны – это богиня гибели. Настоящая стихия Кали – священный экстаз тотального разрушения иллюзорного мира (не будем забывать о том, что согласно воззрениям шиваитов проявленный мир есть навязанная нам иллюзия).
Наиболее экстатическим, шокирующим и деструктивным религиозным актом во все времена являлось человеческое жертвоприношение, поэтому Кали охотно принимала от людей, стремившихся снискать ее милость или воспользоваться в своих интересах частицей ее грандиозной мощи именно такие мрачные дары.
Итак, у многочисленных шиваитских сект Индии и горных племен древней Таврики существовали, видимо, во многом сходные обычаи человеческих жертвоприношений. В данном случае сходство подтверждается деталями, в частности особым отношением к черепам жертв. Ожерелье из черепов – непременный атрибут Кали, в руках она держит отсеченные головы; об особом отношении тавров к черепам сообщает Геродот (Геродот, IV, 103), античная традиция вообще изображает капище таврской Девы окруженным кольями, на которых красуются черепа врагов, принесенных в жертву. Таким образом, сопоставление тавров с индийскими шиваитами может оказаться весьма перспективным.
Теперь – немного о символике шиваизма. Атрибутика Шивы и Кали богата и причудлива, и объяснение символического значения даже основного ряда знаков этой системы потребовало бы куда более пространных экскурсов в индийскую философию и мифологию, чем мы можем позволить себе в рамках данного исследования. Поэтому сосредоточимся на главных и непременных священных предметах шиваитского культа, изображения которых в индуистских храмах окружены особым благоговением и зачастую подменяют собой иконографию самих богов. Таковыми являются лингам (или линга, «знак пола») – мужской детородный орган и напоминающие его изваяния и йони («источник») – женские гениталии и все, что на них похоже. Лингам – символ творения мира, он исходит из хаоса и образует космос, пронизывая собою Вселенную; ему посвящена специальная «Линга-пурана», и в восприятии этого знака индуистами начисто отсутствует привычный для нас оттенок скабрезности. Шива – божество уникальное, своеобразный андрогин, объединяющий мужскую и женскую половины, причем женская ипостась является творческой силой мужской. Поэтому лингам и йони в сознании шиваитов неразделимы, и их воссоединение в миру представляет собой глубоко религиозный акт, путем совершения которого человек заявляет о своей причастности к игре божественных стихий.
Мы намеренно оставляем за рамками нашего исследования проблему сравнительного анализа фаллической символики, широко представленной в мифах разных народов мира. Поэтому здесь ничего не говорится о культе Диониса с его непременными фаллическими атрибутами, оргиастическими обрядами и т. д. – культе, имеющем подозрительно много точек пересечения с шиваизмом. Так что индуистский лингам – далеко не единственное, но, пожалуй, наиболее емкое философское выражение мужской стихии в мировой мифологии.
Обычный в Индии предмет поклонения шиваитов – это лингам, изваянный из камня, подобно колонне поднимающийся из распускающегося цветка йони, которая служит ему опорой. Еще более почитаемы – и это для нас особенно важно – нерукотворные, природные объекты, естественные изваяния, воспроизводящие формы вышеозначенных символов. Так, например, Б. Л. Смирнов, ссылаясь на автобиографию Дж. Неру и другие источники, сообщает о существовании в Гималаях «знаменитого храма Шивы – сталактитовой пещеры, в которой изо льда образовалась фигура лингама; туда и поныне совершаются паломничества» (Смирнов 1981, с.216). Здесь, конечно, отчетливо прослеживается аналогия с пещерой Бинбаш-Коба на нижнем плато массива Чатыр-Даг.


Лишь в самых общих чертах обрисовав мировоззрение и символику шиваизма, мы, впрочем, полагаем, что сказанного выше вполне достаточно для того, чтобы обосновать постановку проблемы, и рискнем сформулировать, наконец, нашу гипотезу. Судя по всему, можно предположить, что племена, населявшие Крымские горы на протяжении всего 1 тыс. до н.э. и известные нам под именем тавров, являясь носителями индоарийского языка и основ соответствующей культуры, имели религиозные представления, близкие или сходные с некоторыми аспектами доктрины шиваизма, хотя, вероятно, в более примитивном варианте. Об этом свидетельствует целый ряд перечисленных нами знаковых соответствий, которые в совокупности вряд ли можно назвать случайными.
Идеальными святилищами для тавров были великолепные памятники природы, которыми так богат Горный Крым. В первую очередь такими капищами становились места, изобилующие природными формами, воспроизводящими шиваитскую символику – скалистые массивы, изборожденные силами выветривания, живописные ущелья (в том числе Долина Привидений) и карстовые пещеры, вход в которые часто напоминает йони, а внутренние залы украшены сталактитами и сталагмитами фаллических очертаний. Образная система шиваизма вообще тесно связана с горами, ведь сам Шива традиционно носит титул «владыки гор», а одно из имен его жены – Парвати («горная»). Так что Долина Привидений с ее четкими и недвусмысленными признаками присутствия божества однозначно импонирует как нерукотворная шиваитская святыня.
Поскольку нам известно о том, что ключевую роль в религиозной жизни тавров играл культ богини, нетрудно догадаться о решающем значении здесь женской ипостаси Господа Шивы – его Шакти, а именно Умы-Парвати-Кали-Дурги-Деви. В почти буквальном соответствии русского перевода (Дева) древнегреческого обозначения таврского божества (Партенос) санскритскому слову Деви («богиня») мы усматриваем особую культурологическую иронию, и даже некое зашифрованное послание, обращенное к современности.
Наша страна называется Украина; ее имя не нуждается в истолковании, оно элементарно прочитывается – это окраина, то есть земля, лежащая у края мира, ойкумены, это некий предел, граница, край пропасти, берег бушующего океана Хаоса. На наш взгляд, имя красивое, гордое, романтичное и, главное, исторически и географически точное. Мы действительно поставили свои жилища на последнем рубеже, «где обрывается Россия над морем черным и глухим» (О. Мандельштам), и задолго до нас подобное ощущение испытывали в здешних местах граждане других великих империй, далекой провинцией которых считались просторы Окраины.
Крым – окраина Украины, Украина в квадрате. Его имя восходит к старинному корню «кром» (спорного происхождения) и означает крепость, кремль и, одновременно, край, кромку. Кромку обрыва.
Живущим на обрыве, танцующим на краю пропасти принято называть в Индии великого разрушителя Господа Шиву. Названный эпитет занимает важное место в образной системе шиваитской поэзии:

Поклоненье обрыву, ведущему к обрыву,
Владыке обрыва…
(«Мокшадхарма», 286, 36; перевод Б. Л. Смирнова)

Таким образом, совершенно ясно, под покровительством какого божества находятся Крым и вся Украина. В данном контексте весьма уместным выглядит герб одноименного государства – трезубец (тришула). Но это Малый Герб, Большой еще не создан, и мы полагаем, что его основным геральдическим символом должен стать главный атрибут Шивы – лингам. В качестве основной модели иконографии лингама в нашей державе можно принять одно из уже освященных древней традицией и, как обычно говорится в такой ситуации, намоленных естественных изваяний Долины Привидений.
Наше предложение только на первый взгляд кажется безумием. Нет никакой необходимости возрождать ужасный и кровавый обряд человеческих жертвоприношений, отправлявшийся в этих местах более двух с половиной тысяч лет назад. Зачем нам легендарный алтарь тавров? Люди давно уже приносятся в жертву на других алтарях. «Миллионы убитых задешево» (О. Мандельштам) во имя демонов глупости и стяжательства полностью затмили в памяти этой земли кошмары эпохи раннего железа.
За истекшее с тех пор время, шиваизм шагнул далеко вперед и произвел творческую переоценку своей ритуальной практики. Он обрел новых адептов среди интеллектуальной элиты, в том числе и далеко за пределами Индии. Эти новые шиваиты, отказавшись от архаичных и жестоких обрядов, сосредоточили свое внимание на психофизической и, особенно, духовной сферах применения разрушительной мощи и обновляющей силы грозного божества. Современный шиваизм наряду с традиционными йогой и медитацией широко использует в своей практике работу с приемами и условным языком различных форм и стилей искусства.
Модель шиваизма, которую мы на себя примеряем, совсем не чурается смеха и самоиронии, и меньше всего хочет выглядеть религией с ее унылыми и неповоротливыми догматами. В нашем представлении, вполне согласующемся с воззрениями традиционного индуизма, Господь Шива не злобный и капризный деспот, помыкающий своими ничтожными рабами, а друг и наставник, открывающий перед нами двери в горний мир высших сил и возможностей, действовать в котором мы будем уже самостоятельно, на свой страх и риск, влекомые удаленным светом той непостижимой тайны, во имя которой существует Вселенная.
К сожалению, интеллектуальная и духовная деградация значительной части населения современной Украины за последние годы приняла масштабы, угрожающие самому существованию общечеловеческих форм культуры и цивилизации в этой стране. Оставляя в стороне экзальтированную клоунаду «помаранчевой революции» на фоне массового расхищения металлических крышек канализационных люков и проводов с линий электропередачи, отметим, что в искусстве, в области эстетики происходит заметное снижение стиля, отчетливо прослеживается стремление к примитивизму, упрощению, слепому заимствованию, убогой дидактике и, с другой стороны, понятная отсюда страсть к профанации и вульгаризации классических образцов. Для того чтобы изменить ситуацию, открыть новые горизонты мечты и творчества, бесполезно униженно пресмыкаться перед выцветшим ликом божества согласно требованиям канонического обряда. От нас потребуется напряженная работа по созданию из осколков прошлого, настоящего и будущего мозаики новой духовной реальности взамен поистрепавшейся и вышедшей в тираж. Освобождающее от химер, которые терзали нас прежде, учение Шивы, будучи творчески переосмысленным и адаптированным к нашим реалиям, может стать изрядным подспорьем как раз в этой работе, имеющей своей целью гармоничность и процветание общества будущего.

Литература

1. Геродот. История (перевод Г.А. Стратановского). – Л.: Наука, 1986.
2. Грантовский Э.А., Раевский Д.С. Об ираноязычном и «индоарийском» населении Северного Причерноморья в античную эпоху // Этногенез народов Балкан и Северного Причерноморья. М.: Наука, 1984.
3. Гумилев Л.Н. Географи