Уже не вспомню, кто сказал: у каждой души должна быть своя пустыня. На всякий случай, если вдруг возникнет настоятельная потребность уйти от мира. Таким, вполне метафизическим и, вместе с тем, реальным пространством уединения, аскезы, миражей и медитативных раздумий я заблаговременно обзавелся.
Теперь, когда моя житейская тропа теряется в тумане будней, когда у меня возникает слишком много вопросов к Небу, и мне необходимо остаться с ним наедине, я ухожу на Караби – иногда пешком, с рюкзаком за плечами, иногда – во сне. Непостижимым образом восхитительно свежий ветер этого дикого плоскогорья врачует мой дух и утоляет на время снедающую меня жажду безграничной свободы. Возвращаясь в город, я уношу с собой частицу странного света, обычно заливающего Караби перед закатом и затем не без тайного восторга наблюдаю, как потерявшие надежду серые дома и пыльные улицы родного местечка преображаются в моих глазах, расцветая диковинными красками, а жизнь их обитателей предстает, пусть ненадолго, исполненной не мелочной суеты, но глубокого смысла.
Я не одинок в своих пристрастиях, Караби имеет немало поклонников, и знатоки Крымских гор рассказывают о суровых реалиях своих блужданий в каменных дебрях известной коварными подземными ловушками и крайне неприветливым климатом яйлы с какой-то особой, мечтательной интонацией, изумляющей непосвященных. Здесь мне хотелось бы попытаться объяснить, какими чарами завлекает Караби одиноких путников в свои головокружительные лабиринты.
Немного географии, чтобы удобнее было ориентироваться.
Караби – самая восточная, самая обширная и таинственная яйла Крыма. Яйла – слово тюркского происхождения, и означает – «летнее пастбище». Этим термином принято обозначать плоскую и относительно ровную поверхность массивов Главной гряды Крымских гор, протянувшейся на 180 км вдоль южного побережья полуострова от Балаклавы до Феодосии. На некоторых картах, преимущественно архивных, Главная гряда так и называется – хребет Яйла. Наиболее высокая часть хребта – центральная. Ее вершины, лежащие на высотах в среднем от 1000 до 1500 метров над уровнем моря действительно представляют собой цепочку просторных высокогорных плато, изборожденных карстовыми формами рельефа – воронками, впадинами, котловинами, нередко обрамляющими вход в подземные полости – колодцы, шахты, пещеры.
В силу ряда природных факторов, в особенности – господствующих на плато сильнейших ветров, подчас достигающих штормовой, а то и ураганной скорости и сметающих все на своем пути, поверхность яйлы лишена древесной растительности. Деревья, преимущественно старые буки, встречаются лишь в своеобразных естественных укрытиях, словно солдаты из окопа выглядывают они из какой-нибудь расщелины или провала. Главным же образом яйла – царство камней и трав: чабрецов, пионов, ковылей – всех названий не перечислить, их более тысячи. Немало эндемиков, встречающихся только здесь и более нигде в мире. Например, серебристо-белый «крымский эдельвейс» (ясколка Биберштейна) с его изысканной, воздушной красотой. Или сухие, словно бумажные, желтые колоски «чабан-чая» или «лимонника» (железницы крымской), придающие любой чайной заварке терпкое и нежное благоухание, и впрямь напоминающее аромат лимона. А еще сколько всяких…
Одним словом, яйла – это альпийские луга Крыма. Горный климат, прохладный и влажный (в Крымских горах при подъеме на каждые 100 м по вертикали температура воздуха снижается в среднем на 0,65 градуса Цельсия), способствует тому, что трава на яйле не выгорает, остается свежей и зеленой на протяжении почти всего жаркого южного лета, в то время как внизу, в долинах, зной и сухость уничтожают ее уже к началу – середине июня. Поэтому на протяжении многих тысячелетий горные плато служили человеку как великолепные летние выпасы для стад скота, отар овец, табунов лошадей. В настоящее время крымские яйлы заповеданы, массовый выпас скота на них запрещен, но и поныне на Караби можно встретить небольшие табунки лошадей из предгорных хозяйств расположенного к северу Белогорского района, а если повезет, то и вспугнуть притаившееся в карстовой воронке стадо мустангов, а затем пронаблюдать, как свободные, не знающие повелительного человеческого окрика, потомки отбившихся и одичавших животных с топотом и ржанием уносятся прочь в волшебные просторы Караби и растворяются среди ее миражей и фантомов. Видимо, одичавшие лошади – непременный и очень древний атрибут Караби. Не случаен лошадиный череп, украшающий тур у ледяной пещеры Большой Бузлук, не случайно название высшей точки массива – Тай-Хоба ("жеребячья пещера" - тюрк.). Однако, всему свое время…
Итак, нагорье, о котором пойдет речь, находится в восточной части Горного Крыма, километрах в сорока к юго-востоку от Симферополя и километрах в пятнадцати к юго-западу от Белогорска. Величественные скалы южных обрывов Караби доминируют над южнобережными курортными поселками Большой Алушты – Солнечногорским, Малореченским, Рыбачьим, Приветным.
В плане плоскогорье выглядит как гигантский четырехугольник, протянувшийся на 12 км с запада на восток и на 10 км – с севера на юг, его площадь приблизительно равна 113 кв. км.
Рельеф массива Караби можно назвать двухуровневым, поскольку он представлен четко выраженными нижним и верхним плато. Нижнее плато занимает наибольшую часть вышеозначенной площади и лежит на высотах 800 -1100 м (в среднем 1000 м) над уровнем моря. В юго-западном углу четырехугольника возвышается верхнее плато Караби с вершинами Кара-Тау (1220 м) и Тай-Хоба (1259 м).
Оба плато представляют собой классическую яйлу – бесприютные пустоши, оскалившиеся белыми зубцами приземистых известняковых гребней. Лишь над разделяющим их крутым склоном Кара-Тау плотно сомкнулись огромные глянцевые кроны вековых деревьев Fagus orientalis (бука восточного). Прекрасные буковые леса, тенистые, просторные и загадочные, благодаря своеобразной игре светотени воскрешающие в памяти то интерьер готического собора, то атмосферу волшебной сказки, широкой каймой опоясывают склоны всего нагорья, однако ниже отметки в 700 м над уровнем моря сменяются пронизанными солнечными лучами веселыми дубравами. Эти леса служат родным домом вепрям, косулям, лисам и куницам, под сенью этих лесов сбегают вниз по косогорам хрустальные воды холодных ручьев и упрямо стремятся вверх, нарезая бесчисленные повороты, дороги и тропы, ведущие на Караби.
Одна из таких дорог берет начало у южного подножия Тай-Хобы, в селе Генеральское, приютившемся в глубокой котловине реки Восточный Улу-Узень ("большой поток" – тюрк.), знаменитой расположенным выше по ее течению, в грандиозном ущелье Хапхал, мощным и живописным водопадом Джур-Джур, а также вереницей роскошных каскадов, словно сошедших с китайских свитков эпохи династии Тан.
Селение имеет древнюю историю, в его окрестностях известны руины византийского монастыря XIII в. , и называлось оно прежде как и река, на которой расположено – Улу-Узень. Это крымскотатарский топоним, раннесредневековый – греческий – не сохранился. Свое нынешнее название Генеральское получило после Великой Отечественной. Дело в том, что во время немецко-румынской оккупации Крыма 1941 – 44 гг. в окрестностях села, на склонах горы Тырке ("стол" – тюрк., русское название – Стол-гора) находился некоторое время генеральный штаб партизанских соединений, продолжавших борьбу в тылу врага.
Кстати, здесь, в труднодоступной крымской глухомани, немало памятных мест этой беспримерной партизанской войны, почти забытой ныне усилиями киевских политиков – идейных наследников коллаборационистов и предателей. В северо-западной части нижнего плато Караби и на соседнем небольшом плоскогорье Орта-сырт существовали, например, импровизированные аэродромы, на которых ночью, в сложнейших условиях, совершали посадку самолеты с Большой Земли с оружием, продовольствием, медикаментами. Все годы оккупации, несмотря на мощный натиск противника Караби оставалась свободной территорией, контролируемой партизанами.
Генеральское современное – небольшое горное село, жители которого в основном заняты садоводством, виноградарством и виноделием, а также обслуживанием туристов, в великом множестве прибывающих взглянуть на знаменитый водопад. Однако наш путь сегодня лежит не в ущелье Хапхал (ему мы посвятим отдельное путешествие), а в противоположную сторону. Вот нависла над селом округлая громада горы Ликон ("волк" – греч.), а за ней – Тай-Хоба, высшая точка Караби. Нам туда.
За один день должно успеть многое, так что пешеходный подъем нынче отменяется. В результате переговоров с местными лесниками удается зафрахтовать необходимый для поездки на яйлу транспорт. Древняя дорога через перевал Таш-Хабах-Богаз ("перевал каменной тыквы" – тюрк.), лежащий на высоте 1050 м не то что бы в прекрасном состоянии – большинство навороченных джипов тут просто спокойно стоит в сторонке и отдыхает. Нам нужна тяжелая армейская техника, лучше всего ЗИЛ. К счастью, он находится, мы располагаемся на деревянных лавках в открытом кузове, закрепляем у борта свернутый брезент – он выручит нас в случае внезапного дождя, каковые на Караби не редкость – и подаем водителю ЗИЛа сигнал, который он должен распознать и интерпретировать как призыв начать движение.
Мы, разумеется, постарались, насколько это возможно, позаботиться о комфортабельности путешествия. Теплые свитера и ветровки очень пригодятся во время погружения в карстовые пещеры – настоящие природные холодильники, да и на поверхности плато жары не предвидится. Впрочем, пока здесь, внизу, плюс тридцать, мы благоразумно сооружаем из всевозможных предметов утепления некое подобие подушек, предназначенных не голове, но седалищу. Их задача – предотвратить чересчур жесткий контакт наших пятых точек с деревянной лавкой во время предстоящей лихой скачки по ухабам. Возможно, кто-то легкомысленно заявит, что наши приготовления вызваны синдромом «принцессы на горошине», столь характерным для горожан – пусть его! Мы, люди бывалые, твердо вознамерились не позволить скамейке превратить наши задницы в отбивные. Как только ЗИЛ трогается с места, мы надежно утверждаемся на импровизированных сиденьях и фиксируем свой status quo, придерживаясь руками за борта кузова. Теперь все в порядке. Нас ждут чудеса и диковины Караби, сегодня мы постараемся преодолеть маршрут, эквивалентный пешеходной трехдневке.
ЗИЛ стремительно проносится по короткому отрезку асфальтированного шоссе и, как бы нехотя, сворачивает на каменистую грунтовку. Впрочем, ЗИЛу грех жаловаться, такие трассы – его стихия. Дорога плавно поднимается по краю водораздела Восточного Улу-Узеня и небольшой речки Орта-Узень (или Кучук-Узень – «маленький поток»), началом которой служит издревле почитавшийся священным источник Ай-Алексий. Поднимаясь к источнику, мы пересечем Орта-Узень трижды.
Тем временем, Генеральское осталось далеко внизу. Вот оно слева – как на ладони. Открывающийся окоем завораживает. Великолепный пролог к путешествию – внизу, в глубокой, темной теснине несет свои хрустальные воды к лазоревому морю Улу-Узень Восточный, по его берегам на миниатюрных террасах под сенью старых деревьев грецкого ореха приютились сельские домики, а надо всей этой идиллией вздымаются почти вертикальные склоны великих гор.
Слева, над селом, вроде бы совсем близко от нас – монументальная стена Северной Демерджи или Демерджи-яйлы (максимальная высота 1359 м), бороздящая небеса зубчатыми гребнями и ниспадающая в долину Улу-Узеня лесистыми ущельями, словно тяжелыми складками парчи. Впереди, замыкая грандиозную котловину Хапхала, парят в воздухе южные обрывы Тырке (1270 м), этого столика для пиршеств небожителей. Но наши взгляды устремлены направо – там Караби. Из-за горы-отторженца Ликон (1017 м), огромного известнякового блока, оторванного в результате доисторических землетрясений от основного массива яйлы и медленно (по нескольку миллиметров в год) сползающего вниз по склону под действием собственной тяжести – вдруг показалась на заднем плане неприметная коническая вершина, увенчанная репером, геодезической отметкой, маркирующей высоту 1259 м над уровнем моря. Тай-Хоба! А дальше – слегка мерцающие в разрывах пелены утреннего, наползшего с моря тумана исполинские скалистые ребра Чигенитры.
Нас охватывает радостное нетерпение. Скорее вперед! Не раз бывавшие в этих местах, мы пытаемся прогнозировать – какой погода будет там, наверху, какие сейчас цветут травы и, вообще – как встретит нас яйла? И каждый из нас, предвкушая встречу с небом, знает – любые предположения будут опровергнуты. Не такова Караби, чтобы появляться перед вами дважды в одном и том же облике – она как всегда капризна, великолепна и непредсказуема.
Тем временем, дорога минует грушевый сад и, преодолев первый крутой подъем, пересекающий обширную пустошь, дав нам возможность оценить по достоинству широкую панораму побережья, углубляется в лес. Сначала это всего лишь кустарниковые заросли из дуба пушистого, грабинника, держидерева, кизила и шиповника, обычные для нижней части южного макросклона Караби, однако вскоре они сменяются высокоствольным дубовым лесом. Иногда у обочины встречаются патриархи здешних мест – могучие, узловатые, кряжистые деревья дуба обыкновенного и дуба скального или зимнего (листья этого дуба не опадают осенью, пожелтев, они остаются на ветвях до весны, пока не появятся новые, молодые листочки).
Одарив столь благодатной в этот жаркий день тенью, лес в то же время похитил у нас перспективу, ограничив кругозор подступающей к самой дороге сплошной зеленой стеной подлеска – весьма разнообразных по видовому составу деревьев и кустарников, бурно разросшихся под разреженными кронами дубов и ясеней и увитых крымскими лианами – плющом и ломоносом, придающими этой чаще облик тропических джунглей. Разнообразят впечатления разве что бесконечные повороты горной дороги да попадающиеся изредка живописные опушки – остатки средневековых лесных садов – чаиров.
В древнейшие времена, в раннем железном веке (I тыс. до н. э.), в эпоху процветания легендарных пиратов античности – тавров, если не ранее, возникла в Крымских горах удивительная традиция – прививать к дикорастущим лесным грушам, яблоням, сливе (терну) черенки культурных сортов и получать дающие обильный урожай и практически не нуждающиеся в уходе плодовые деревья. Эта своеобразная агротехника совершенствовалась в раннем средневековье, когда Таврика оказалась в сфере влияния греко-византийской цивилизации и, особенно, позднее, в период турецкого владычества, вынудившего значительную часть оседлого земледельческого населения, преимущественно христианского вероисповедания, покинуть обжитые речные долины и удалиться в горы в надежде спастись от притеснений на религиозной почве и отстоять свой образ жизни. На склонах Караби эти, фактически слившиеся в единый средневековый этнос горно-крымских христиан, потомки готов, греков, сармат, скифов, тавров и других древних народов с гордо звучащими именами проживали до 1778 года, когда по повелению Екатерины Великой христианское население было выведено с территории Крымского ханства на земли, лежащие близ северного побережья Азова, где и появился основанный переселенцами город Мариуполь.
Иные из покинутых тогда горных селений ныне живут и здравствуют – то же Генеральское, например; иные же навсегда были оставлены людьми, постепенно разрушились, заплыли землей, заросли лесом. На следы былых времен, фундаменты жилых домов и храмов порой случается наткнуться страннику, сбившемуся с пути на одичавших склонах Караби, причем, я полагаю, что далеко не все подобные памятники седой старины становятся достоянием археологии. Только Вечности, чье дыхание пробегает свежим ветерком в листве, чьи слезы дрожат бриллиантовыми капельками утренней росы на лепестках горных орхидей, расцветающих каждое лето в алтарной части исчезнувшей базилики, сообщают эти руины свои печальные тайны…
Смутной исторической памятью, отголосками забытых легенд, безусловно, насыщена и местность вокруг источника Ай-Алексий, у которого мы вскоре сделаем остановку. А пока что ЗИЛ вот уже в третий раз преодолевает «водную преграду» - ручей Орта-Узень. Впрочем, к этой речушке не стоит относиться пренебрежительно – весной, когда на яйле интенсивно тает снег, она превращается в мощный и стремительный поток и, соответственно, представляет собой куда более серьезное препятствие.
У этой «переправы» наше внимание привлекает небольшой, изрядно обветшавший бывший домик лесника. Как рассказали мне местные, несколько лет назад домик был приобретен некоей религиозной сектой и теперь используется для реабилитации наркозависимых граждан, обратившихся к божественной благодати и твердо решивших «завязать» с потаканием диавольским соблазнам. Здесь, вдали от цивилизации с ее тлетворным влиянием, новообращенные члены секты ведут суровую борьбу с пороком. Насколько успешно идет процесс реабилитации, сказать не могу – я не отношусь к числу любителей совать нос в чужие дела. Помахав рукой собравшимся вокруг домика нескольким угрюмым личностям, вступившим, будем надеяться, на путь просветления, продолжаем подъем.
Если быть внимательным, слева по ходу можно заметить закрепленные на деревьях таблички-указатели, содержащие своеобразную горную разметку – 600 м, 700 м, 800 м, 900 м, 1000 м. Разумеется, в данном случае указано не расстояние, а высота над уровнем моря.
Однако, даже если бы такой разметки не существовало, мы, тем не менее, с легкостью определили бы, что 700-метровая отметка нами благополучно преодолена, просто взглянув вокруг – ведь для Крымских гор характерно явление высотной поясности растительности, и границу одного из поясов мы только что пересекли. Действительно, дорогу по-прежнему окружает лес, но его характер и видовой состав кардинально изменился. Теперь это буковый лес. Светло-серые колонны стволов поддерживают где-то далеко наверху плотный свод смыкающихся древесных крон, накрывающих нас гигантским тентом. Становится прохладно и сумрачно. Крона у бука густая, пропускающая лишь отдельные лучи солнца, поэтому, из-за повышенной тенистости, подлесок здесь практически отсутствует, а земля укрыта слоем опавшей прошлогодней рыжевато-золотистой листвы, на котором контрастно выделяется яркая изумрудная зелень папоротников, белладонны, некоторых видов орхидных и других тенелюбивых травянистых растений. Редкие солнечные блики медленно скользят по этому мягкому ковру, эффектно дополняя его изысканный узор. Красивейшие участки заповедного букового леса ожидают нас впереди, у перевала Таш-Хабах-Богаз, в верховьях Суата, на склонах Кара-Тау.
 
Внезапно в таинственный полумрак, к которому мы уже начали привыкать, врывается ослепительный дневной свет – мы выезжаем на поляну у источника Ай-Алексий.
Ай-Алексий («святой Алексий» или «святой защитник» - греч.) лежит на высоте более 800 м над уровнем моря и представляет собой мощный карстовый источник, дающий начало речке Орта-Узень.
Долгий путь проделывает его живительная влага, прежде чем излиться здесь на радость утомленному путнику. Дождевая и талая вода просачивается в трещины известняковых скал на поверхности яйлы и начинает понемногу растворять скалы изнутри, ведь известняк – этот красивый, прочный белоснежный камень, слагающий практически всю привершинную часть Главной гряды Крыма – растворяется водой словно сахар-рафинад, только, само собой, гораздо медленнее. Вода, что называется, камень точит – проходят десятки, сотни тысяч лет, и в недрах яйлы образуются глубокие шахты, протяженные галереи, грандиозные залы пещер, вроде тех, что мы собираемся посетить сегодня.
Создавшая все эти подземные чертоги, растворившая немало горной породы, содержащая перенасыщенный раствор солей кальция, вода приступает к работе над дизайном интерьера своего творения, откладывая избыток солей в виде особого минерала – кальцита на стенах и сводах пещер. Возникающее в результате так называемое натечное убранство карстовых полостей словно создано для того, чтобы поражать человеческое воображение – со сводов подземелий свисают кальцитовые сосульки – сталактиты, с пола поднимаются к ним сталагмиты, отличающиеся особым разнообразием форм, на стенах появляются ажурные кальцитовые драпировки, расцветают настоящие каменные цветы – кораллиты.
Созидая, вода не забывает разрушать – она продолжает стремиться вниз сквозь толщу камня, вымывая для себя все новые и новые извилистые ходы пока не достигнет «фундамента» Главной гряды, сложенного глинистыми сланцами – породами таврической серии. Эти породы, в отличие от известняка, водой не растворяются, поэтому на стыке двух геологических слоев образуются водоносные горизонты, по которым влага устремляется наружу, на поверхность земли.
Так появляются на горных склонах родники, источники разной мощности – от 1500 литров в секунду (Карасу-Баши у северного подножия Караби) до нескольких литров в час, дающие начало всем без исключения крымским рекам. Без всякого преувеличения можно сказать, что карстовые процессы (процессы растворения известняка водой, научное описание которых впервые было сделано на примере богатого пещерами балканского плато Крас («страна камня» - сербскохорв.), немецкое произношение – Карст), таким образом, буквально дарят жизнь засушливой поверхности Крымского полуострова, орошая ее кристально чистой влагой.
Проходя многосотметровый известняковый фильтр, вода очищается от вредных примесей и обогащается минеральными соединениями, от содержания которых, собственно, и зависит ее особый вкус. Вода Ай-Алексия, говорят, богата ионами серебра, обладающими антисептическими свойствами и, в силу этого, способна сохраняться свежей долгие годы, будучи укупорена в чистом сосуде. Возможно, именно это обстоятельство немало способствовало обретению источником священного статуса. Впрочем, любая питьевая вода почиталась священной в жарком, засушливом Крыму. Что же до ее вкусовых достоинств, то хотя и принято полагать, что вкус воды определяется степенью жажды, но сладчайшей влагой из таинственных подземелий Кара-Тау невозможно не восхититься – в Крымских горах она одна из наилучших. Во всяком случае, неоднократно проверено – даже нагревшись на солнце в пластиковой бутылке, она не приобретает никакого, столь обычного при таких условиях, неприятного привкуса, кроме того, прекрасно освежает, придает силы после утомительного подъема или прохождения подземного лабиринта. Замечательная вода.
Фонтан Ай-Алексий оборудован в виде сложенной из камня небольшой стилизованной часовенки, у подножия которой находится уже очень ветхая чаша, изготовленная из дубовой колоды. В эту чашу устремляются две светлые струи, бьющие прямо из «стены» импровизированного храма. Переполняя колоду, вода устремляется далее, вниз, заливает глубокие колеи лесной дороги, орошает роскошную поляну, заросшую мятой и зверобоем и несет благословенную прохладу гор изнывающим от зноя долам.
Часовенка-фонтан первоначально была здесь устроена, по всей видимости, византийскими монахами, еще в XII столетии основавшими неподалеку от нынешнего Генеральского православную обитель, освященную во имя св. апостола Андрея Первозванного. Им же источник обязан своим названием – Ай-Алексий, Агиос Алексис. Традиция почитания святых источников («агисма») хорошо известна на территории былых провинций империи ромеев. Вполне возможно, вблизи родника располагался скит отшельников, ведь уютная, защищенная от северного ветра терраса, просторный и надежный дом букового леса, колдовская песенка ручейка так зовут остаться здесь навсегда. У старых, заслуженных источников, утоливших жажду бессчетного числа поколений путешественников, всегда ощущаешь подобное – слишком многие лица озарила в этом месте, пусть на мгновение, неподдельная улыбка. Века, века пронеслись мимо – в ропоте листвы, в шепоте листьев. Древний фонтан разрушался, люди неоднократно восстанавливали и реставрировали его, подновляли безыскусную фреску с изображением лика святого, однажды заменили керамические трубы стальными. Какие беседы велись у родника? Сколько удивительных историй было впервые поведано миру под безмятежный плеск его струй? Когда родилась местная шутка – или притча? – о живой и мертвой воде Ай-Алексия?
Обычно жители Генеральского или старые горные бродяги рассказывают новичкам, впервые открывающим для себя Караби и заинтригованным древностью и несомненной, какой-то естественной святостью этого места о том, что из одной трубы фонтана – той, что находится справа, когда стоишь лицом к источнику – течет вода живая, а из другой – мертвая. Вот и лик святого, словно указывая на это обстоятельство, написан по правую руку. Насладившись исполненной непринужденного комизма сценой, разыгрывающейся между легковерными туристами («Ты слыхал, баран! Откуда ты набираешь? Это же мертвая вода!!!»), рассказчик не забудет назидательно напомнить – мертвая вода далеко не бесполезна, именно она, согласно русским народным сказкам исцеляет раны героя, и лишь затем живая вода возвращает его к жизни.
Истина откроется чуть позже, когда кто-нибудь из тусовки новообращенных поклонников гор догадается обойти фонтан с тыла и выяснит, что обе его трубы изливают влагу одного источника, расположенного чуть выше по склону. Рассмеявшись в ответ на иронические упреки в краснобайстве, рассказчик неожиданно вполне серьезно скажет: «Вообще-то, это вопрос веры». И ведь он будет прав, этот незнакомый лесник, спелеолог или бодхисаттва – кем измерена сила, способная передвигать горы? Поневоле подумаешь – может быть, глоток ледяной воды, звенящей обморочной капелью сталактитовых галерей, рассыпающейся серебряным смехом июньских ливней, уже изменил что-то в твоих настройках, и теперь ты будешь видеть то, что скрыто от остальных?
С такими мыслями, затарившись водой, мы покидаем Ай-Алексий и продолжаем подъем. Не могу не упомянуть о том, что выше источника вправо уходит пешеходная тропа, воспользовавшись которой можно достаточно быстро оказаться на седловине между вершинами Ликон и Тай-Хоба, а далее пройти под южными обрывами Караби к перевалу Чигенитра или подняться на нижнее плато у восточного подножия Тай-Хобы через перевал, именуемый Второй спуск.
Буковый лес становится все глуше и торжественней, все круче вздымаются к небу исполинские склоны, усеянные обомшелыми расколотыми глыбами, следами древних обвалов и оползней. Пятнистый мрамор древесных стволов предстает то стройной колоннадой, то фантасмагорической скульптурной группой. Иные буки приобрели за полтора-два столетия своей жизни странный и угрожающий облик. Их ветви причудливо изогнуты и переплетены; потусторонними чудищами возникают они перед нами чуть ли не за каждым поворотом дороги.
О дороге нельзя не сказать особо – она просто шокирует горожанина, привычного к шуршанию шин по асфальту. Глубокие мочажины, в которые постоянно норовят соскользнуть с колеи колеса ЗИЛа, болотистые участки, затяжные каменистые подъемы. Машина буксует, ревет, обдавая нас зловонными выхлопными газами, кузов неслабо встряхивает и подбрасывает, что тоже не приводит нас в восторг, поскольку удерживаться на скамейке при таком раскладе – задача не из легких, а за каждый непроизвольный прыжок эта самая скамейка наказывает весьма чувствительным шлепком по мягким частям тела. Проще говоря, больно бьет по заднице. Поэтому возвышенный строй наших бесед о прелестях местного ландшафта подчас нарушается порцией сурового казарменного юмора. Но светлый сумрак, грибной запах, свежее дыхание леса действует успокаивающе и настраивает нас на философский лад. Будем держаться.
Дорога в горах – это не отрезок пространства. Это – отрезок времени. Это мистический путь домой, к себе сквозь туманы неуверенности и дебри отчаяния. Есть такая хорошая древнетюркская богиня Умай, владычица гор и покровительница домашнего очага. Некогда ее святилище было устроено неподалеку от Караби, в одном из туфовых гротов Кизилкобинского урочища, на западных склонах Долгоруковской яйлы. И ныне стена грота несет на себе тамгу богини, и ныне в святилище иногда возжигают жертвенные свечи – кое-кто из фанатов гор почитает Умай и сегодня. Говорят, именно она способна указать заблудившемуся в горах бродяге путь к родному порогу. Это не религия, это – поэзия.
 
Горная дорога нуждается в постоянном внимании человека. Во время ливней и таяния снегов потоки воды, сбегающие по склонам, очень быстро размывают ее. Заброшенная дорога становится непроезжей, превращается в одну сплошную рытвину, впоследствии на ее месте возникает овраг. Чтобы избежать этого, полотно дороги необходимо периодически выравнивать грейдером, возводить на оползневых участках подпорные стенки – крепиды, расчищать обочины от поросли деревьев и кустарников.
Древний торный путь через перевал Таш-Хабах-Богаз, соединяющий северные речные долины и приморские поселки восточного южнобережья Крыма, прожил долгую жизнь. О дороге заботились, ее оберегали. Мы обращаем внимание на сохранившуюся местами старинную каменную кладку крепид, а в районе самого перевала можно наткнуться на малозаметные развалины оборонительных стен, о которых еще в 1821 году сообщал знаменитый исследователь крымских древностей П. Кеппен. Здешние лесники рассказывали мне о попадавшихся им в этих лесах загадочных руинах, якобы фундаментах циклопических зданий, однако ни подтвердить, ни опровергнуть их сообщения я пока что не в состоянии.
Нынче дорога пребывает, как уже говорилось выше, в плачевном состоянии – со времен Советского Союза она не ремонтировалась, у лесничества на это просто нет денег. Оно и понятно – строительство коммуникаций, и поддержание их в надлежащем виде – штука затратная, не каждому государству по силам. Так уж повелось – на протяжении тысячелетий дороги как важнейшие стратегические объекты в горном Крыму проектировали военные инженеры, а строили солдаты великих империй – Римской, Византийской, Российской. Лишь у таких сверхдержав находились и силы, и средства, и возможности для осуществления грандиозных задач по реальному переустройству мира в соответствии с потребностями человечества. Нам же, современным обитателям стран-инвалидов, стран-обломков остается только повторить слова Гомера: не хорошо многовластье.
Вернется империя – воскреснут дороги. Скоро ли это произойдет, зависит, в том числе, и от нас.
Мы достигли перевала Таш-Хабах-Богаз (1050 м над уровнем моря). Влево ответвляется отмеченная указателем дорога, ведущая в урочище Восточный Суат («лошадиная вода» - тюрк.), в верховьях которого расположен мощный карстовый источник, дающий начало одноименной речке, правому притоку Бурульчи. Потрясающе красивый уголок горной глухомани. Поистине сказочный, эльфийский лес долины Восточного Суата, прикрытой с востока могучей стеной Караби, а с юго-запада осененной величественной вершиной Тырке, особенно хорош в конце сентября – начале октября, когда в Крымских горах начинается золотая осень. Нам хотелось бы взглянуть на Суат, но время, время… Мы следуем по другой стрелке указателя, на ней значится: «Караби».
Вскоре нас встречает следующая развилка. Если мы устремимся прямо и вниз, к озаренной радостным солнечным сиянием обширной поляне, представляющей собой первую на нашем пути карстовую впадину, то через несколько минут окажемся на просторах нижнего плато Караби в районе западного борта плоскогорья и чуть восточнее колодца Чабан-Чокрак («пастуший колодец» - тюрк.). Этот источник, один из очень немногих на яйле и единственный в данном районе плато, нередко называют также «Испанцем» в память о партизанском отряде, базировавшемся здесь в годы Великой Отечественной. В составе отряда числилось несколько испанских республиканцев – антифашистов, покинувших родину после победы режима генерала Франко и эмигрировавших в Советский Союз.
Впрочем, сейчас наша цель – верхнее плато, Кара-Тау и Тай-Хоба. На развилке мы поворачиваем вправо. Подъем продолжается, дорога вьется уже непосредственно по склону Кара-Тау («черная гора» или «гора, покрытая лесом» - тюрк.). В тюркских языках западно-кыпчакской группы, в частности в крымскотатарском, слово «тау» означает и гору, и лес. Это не случайно – листва старых буков издали кажется очень темной, почти черной.
ЗИЛ движется среди исполинских вековых деревьев с диаметром ствола в метр – полтора, а в высоту достигающих пятнадцати и более метров. Радует глаз сочная зелень куртин пышно разросшегося папоротника, чередующихся экзотически-живописными нагромождениями диких буреломов. Сумрачную красоту заповедного леса Кара-Тау иногда взрывает ярчайший солнечный свет и буйство красок альпийского разнотравья – мы пересекаем роскошные сенокосные поляны. Ветви гигантских буков, окаймляющих эти опушки, свисают до самой земли, склоняются к цветущему лугу, наплывая одна на другую тяжелыми пластами, отливая темным глянцем листвы. Некоторую монотонность древесного одеяния удачно скрашивают многочисленные продолговатые коробочки щетинистых околоплодников, скрывающих буковые орешки.
Дорога вновь уводит нас под сень леса. Уже ощущается близость вершины – становится заметно прохладнее, ветви деревьев нет-нет да и всколыхнет порыв свежего ветра, гуляющего по каменистым пространствам яйлы.
Гора Кара-Тау, верхнее плато Караби, рассечена глубоким понижением, пролегающим в ее центральной части на две вершины – северо-западную, собственно Кара-Тау и юго-восточную, Тай-Хоба. С каждой из высот открываются потрясающие виды, и мы обязательно посетим обе. Сначала это будет Кара-Тау.
У обомшелого остова рухнувшего дерева-гиганта, буксуя в жидкой грязи, заполнившей глубокие колеи, ЗИЛ сворачивает влево и, поднявшись по балке, вырывается из леса на открытое всем ветрам верхнее плато. Вокруг – цветущая яйла: розовые островки душицы, золотые вкрапления зверобоя, конусы муравейников, поросшие ароматным чабрецом. Машина останавливается, словно перед неожиданным препятствием, у зияющих пустотой прямо посреди лужайки трех небольших окон провала. Это пещера Терпи-Коба, одна из самых высотных и древних карстовых полостей Крымских гор. К тому же она относительно легкодоступна, ее посещение не отнимет слишком много времени, и мы, разумеется, не откажем себе в удовольствии полюбоваться ее кораллитами и изящными кальцитовыми драпировками, напоминающими то скелет доисторического монстра, то трубы грандиозного органа.
Все оглушительнее завывает ветер, с бешеной скоростью несущий над нашими головами совсем низкие облака – кажется, до них можно дотянуться рукой. Нам остается несколько шагов до вершины. Мы знаем, что увидим сейчас и, поэтому, прежде чем сделать последнее усилие, на какое-то мгновение останавливаемся в неподдельном смятении – как перед встречей с божеством.
(окончание следует)
|
