Дни насквозь, и мы были – холода.
Не почерневшей тревогой, а, может, небом
поваленные. Зардевшейся кожей плода
городов, грезились, расцветая следом,

бросались наземь, в корни аутодафе,
лишенные эго. Распластанные. И в хрусталь
облаков ссыпался, как блик фотографий,
прозрачный день. Медная боль - эмаль

солнцем, как лучик в асфальтных пустотах,
тоже прозрачная. Где это были мы?
Где как мельницы виселиц солнцевороты
украшали печали камей. Где звездой слюны

восходил аромат от любовных объятий.
Трепетали волнением горьких ручьев тела,
смутные краски танцев, утесы кроватей.
Мы – врачи вздыбленных ран крыла

этой черной зимы. Карнавалов немые рты
закрывались зубами под ноги, кусая ногти.
Гуашью смежали луны, артерий мосты,
хрипы, реки ледово-застылой плоти.

Недужная серость. Вертеп. Три угла. Окно.
Медленно двигает антимолекул молох.
Ток недвижим. То, что свыше-больней – оно -
инкрустирует кости. Нам кажется, Бог немолод.

Ткни насквозь, вокруг и вокруг – холода.
В проозеренных ласках глазниц, где-то завтра,
где-то затхло. И все бесконечно. Гряда
городов. Эготрагиконец осадков

атмосферной неясности. Фарс нечистот
млечных планов провидения. Занавес рвется,
только ткни. Дни, и на сердце недостает,
Это мы – холода... И все остается.