Но сладостна сновидцам снов отрава,
была бы жизнь отравой без неё,
им зыбкая мистическая правда
отрадно отравляет житиё.

Сплетаются причудливо два мира,
секрет взаимодействия тая,
и даже если все прогнозы мимо -
заведома вторичность бытия.

Так, видимо, устроено сознанье,
фанатиков полночных миражей,
астральный креп Морфея, точно знамя,
колышется над храпом этажей…

Мне тоже сон один и тот же снится,
мне снится искажённая, как дно,
таинственная некая граница,
что мною нарушается давно.

И, утопив лицо своё в подушке,
и тело по постели распластав,
я за границу отправляю душу,
против её смятения восстав.

И там, в каком-то дерзостном дурмане,
там, в некой яви, подлинной почти,
тяну я руки не к могильной яме -
к усопшей, предстающей во плоти.

О, как она правдиво воскресает,
как истово в прозрачной полутьме
с улыбкою загадочной внушает,
что этот сон не снится вовсе мне.

Потом улыбка тает тонкой дымкой,
и мать моя, как призрак за окном,
в небытие нисходит невидимкой,
став недоступной в качестве ином.