Так холодны эти ночи под плач сарабанды ветров. Только лопата вскроет священный засов. Только ночная лопата развеет в глазах пелену. Ты, может, меня поцелуешь, а я не отдам никому - Я не отдам тебя, я не скажу – и еще, Аве Мария, благослови и спаси! - Так холодны эти ночи, но нам будет так хорошо. Я протяну тебе руку, ты ласково скажешь: «merci».
Руки-лгуны, блики луны, что над часовней горят. Я так любил, я на коленях встречал тот рассвет. Вырытый клад, нашу любовь не погубит распад. Трупный твой яд терпким Аи, тебе только четырнадцать лет.
Ты – моя юная песня разбитых небес, Липкая, прелая; если поймают – побьют, А правильно было бы вешать на крест. Ты – красота запрещенная, облачный дымный редут. Я подниму тебя вверх, где глаза пустоты. И про червей не скажу, и про гниль, и про грязь. Я обниму тебя, я буду жить, как и ты, Падая в бездну и так экстатично молясь.
Руки-лгуны, блики луны, что над часовней горят. Я так любил, я на коленях встречал тот рассвет. Вырытый клад, нашу любовь не погубит распад. Трупный твой яд терпким Аи, тебе только четырнадцать лет.
Наша любовь, неразделенная как светотень. Только не трель – первая птичия трель. Время жестоко к влюбленным, не двинется вспять. Я тебя брошу в могилу и, может, зарою опять…
Руки-лгуны, блики луны, как ожерелье удавленной черной весны…
|