Поль стоял у кромки прибоя и, обернувшись на пустынную полосу пляжа, смотрел, как адвокат Коллинз целует его мать. Тот, дурачась, сбил носом шляпу с её лица и склонился над шезлонгом. Поль слышал, как она смеётся. Это был счастливый, очень счастливый смех. Когда они жили с отцом, она так никогда не смеялась.

- Поль, поплыли наперегонки!?

Он отвернулся: Лилу сидела, зарывшись ступнями в песок и швырялась в него невесомыми, выбеленными солнцем, завитками пустых раковин, которые не долетали.

С тех пор, как родилась Лилу, Поль стал чаще гостить у дедушки с бабушкой. Или, говоря точнее, стал иногда приезжать домой на праздники.

- Ты взрослый парень, - сказал адвокат Полю, когда ему было столько же лет, сколько сейчас его сестре - неполных семь: - Понимаешь, что отца я тебе заменить не смогу, да и никчему это. Ты должен, - он сделал ударение на слове "должен", - ты должен помнить своего отца. А мы с тобой будем просто хорошими друзьями, очень хорошими друзьями!

И они стали хорошими друзьями. Такими, что, встретившись случайно на улице раз в пять лет, шумно выражают свой восторг и жмут с горячностью протянутую руку, судорожно пытаясь в то же время выбрать одно верное из дюжины всплывших в памяти имён, и, выплеснув весь дежурный запас доброжелательности, разбегаются по своим делам ещё на годы до очередной неожиданной встречи.

- По-оль!!. - тянет девочка. - Я говорю, поплы-ыли, ну поплыли же!

У неё голубые глаза его матери и светлые коллинзовские волосы. И она любит его. Она одна и любит его по-настоящему. Как-то, он подслушал разговор матери с подругой. Говорили, естественно, на одну из популярных тем: "дети" и "мужчины". На сей раз речь шла о детях:

- Лилу - настоящая красавица. Вся в Джеймса! Он ведь у тебя душка! И такая гибкая, живая, ловкая: прямо маленький тигрёнок!

- Неудивительно, - в тоне матери мальчик уловил довольные нотки. - Джеймс возится с ней, как ни один отец! И плаванье, и теннис, и верховая езда - и никаких инструкторов: всё сам. И это при его бешеной загруженности работой. Мне порой хочется ревновать!

- Но и от тебя передалось многое: эта непосредственность, грация! Ты пойми, я не льщу, просто констатирую факты. Как лучшая подруга, я имею право на некоторые умозаключения!  Ха-ха!.. И моё мнение таково: по-настоящему красивые дети рождаются лишь в браках по любви - гармония порождает гармонию.

- Да, Сэм, ты права, - задумчиво произнесла мать.

- Вот твой Поль - милый мальчик, но какой-то... - она поджала губы на одну сторону, что, видимо, должно было выражать нелицеприятный термин для определения его сущности, и замялась, из опасения, не зашла ли она слишком далеко?

- Нескладный, - помогла ей подруга и добродушно засмеялась: - Знаю, сама вижу. Ну, как говорится, "первый блин комом". Да и в кого ему: Фрэнсис был, мягко говоря, не красавец...

...- Глупая тигра-братигра сухопутная! - выпаливает ребёнок и, швырнув в Поля горсть песка, шлёпает к морю...

Тогда он и сделал эту татуировку на плече: голова тигра с оскаленными клыками. Мать всплеснула руками и поинтересовалась, а не сойдёт ли это со временем само? А адвокат возвестил: "Добро пожаловать в переходный возраст!"

Шезлонги опустели. Видимо, влюблённая парочка прошла к вилле.

Лилу уже вовсю проказничала у берега, притворно падая в рассекающие друг друга тёплые волны с криком "На помощь! Помогите!", и тут же, извернувшись в прозрачной воде, выныривала на поверхность, по-русалочьи прижав руки к бокам.

Поль не любил плавать. В воде ему начинало не хватать воздуха, и он быстро уставал. Но даже в таком состоянии ему приходилось уступать сестре, когда они плавали наперегонки:из-за разницы в росте он оставлял её позади легко, и дитя жутко страдало от уязвлённого самолюбия.

- Папа говорит, что я плаваю лучше всех! Если я захочу, я буду чемпионкой! Но это, если я захочу. А я ещё не знаю, захочу я захотеть или нет!

Глубина не пугала её. Вообще она была из породы отважных, и ей не нужна была татуировка с тигром, чтобы доказать это. А Поль избегал думать о глубине; ему казалось, что оттуда кто-то смотрит на него, кто-то не злой и не страшный, но кто-то бесконечно одинокий.

Девочка взвизгнула, и звук его имени, оборвавшийся непривычно резко, заставил его обернуться: он дал ей фору, он дал ей фору, как всегда делал это, когда видел её сияющее личико над бирюзово-зелёной массой колеблющегося солнца. Его не тянуло в эту безбрежность лучей, рассеянную в смелой и сильной стихии, которой принадлежало её маленькое сердце, его не манила ласкающая тревожность постоянно меняющихся волн. Он позволил ей отплыть чуть дальше и снова посмотрел туда, где в тени сиреневого зонта валялась не песке соломенная шляпа.

И этого мгновения было достаточно, чтобы из глубины поднялась белая беззвучная стена, переливающаяся сама в себе, словно питающаяся собственным одиночеством душа - стена, не отражавшая ни капризной зелени воды, ни нарядной бирюзы небесного купола.

"В этих широтах случается необъяснимое явление: при полном штиле, внезапно и без видимого очага возмущения, вода преобразуется в стену, иногда до нескольких метров высотой, и эта гора ледяной воды, сметая всё на своём пути, с бешеной скоростью движется к берегу".

В этой стене нет нескольких метров, но она накрывает Лилу, и девочка исчезает под водой.

Поль кричит что-то, пока может кричать. Под водой он кричать не может. Широкие белые блики слепят ему глаза. Они преображаются в чьё-то лицо. Он хватается за чью-то руку. Лилу! Нет, эта рука холодная, с длинными тонкими пальцами, а у сестры тёплые маленькие ладошки.

Ледяная стена прошла над ним и внезапно, замедлившись, ударила сверху всей массой вздыбленной воды.

Поль знает, что она рядом. Это кажется невероятным, но он чувствует её запах - запах ребёнка, выплеснувшего на себя за завтраком земляничный коктейль, запах, который остался с ним навсегда с того мгновения, когда он, полный презрения к "слюнявой мартышке", укравшей у него мать, впервые заглянул в детскую кроватку, и ощущение счастья видеть его, радость, просто от того, что он находится рядом, отразившаяся в синих глазах его матери на этом пухлом, с ямочками на кукольных щеках, новом для него лице, разбили в его душе одно из тех зеркал, в которые любит глядеться одиночество.

Он знает, где, в какой стороне находится берег, как слепой голубь знает направление к родной голубятне. Когда вода становится слишком лёгкой, чтобы удержать на себе детей, Поль сжимает челюсти так, что на зубах скрипит попавший в рот песок. Беспомощное личико Лилу тоже залеплено песком. Щёчкой она прижалась к жёлтой груди песчаной полосы, будто слушает, как бьётся там, под толщей мокрого кварца, гигантское сердце острова. От виллы бегут люди. Лилу поднимают на руки, уносят в дом. Поль знает, что самого страшного не случилось. Ему незачем идти вслед за ними, чтобы знать это.

Полежав некоторое время в разогретых солнцем волнах мелководья, Поль медленно сел на песке и вздрогнул от неожиданности: рядом с ним сидит и улыбается девушка. Нет, ему показалось: подле никого нет. Но девушка существует - она машет ему из воды за десяток метров от берега: "Сюда! Ко мне! Плыви ко мне!"

Поль тряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение. Ну вот, всё исчезло! Он больше не слышит её звонкий голос... Или тихий шёпот? Тихий, приветливый шёпот у самого уха: - Не бойся меня! Я твой друг!

Он резко обернулся: девушка улыбается ему и протягивает тонкую руку с длинными пальцами. И он касается их своей рукой, этих пальцев, холодных как лёд.
 
Вокруг зелёное безмолвие. Берег исчез. Глубина больше не пугает его. А небо не кажется таким далёким как раньше. В волнах Поль видит множество лиц. Их много, так много, что мальчик не устаёт удивляться разнообразию этого живого калейдоскопа: - Здравствуй! Добро пожаловать к нам! Мы скучали по тебе!

Его новая знакомая тоже рядом. Она ободряюще кивает ему.

В следующее мгновение он не видит лиц. Он не видит ничего, кроме пустынного моря.

- Я должен выбраться на берег!

- Ты должен оставаться в море, теперь ты принадлежишь морю!

- Что за глупости: как я могу жить в море?

- Никто и не говорит, что ты можешь жить!

- Но я не утонул: спас Лилу, а потом выбрался сам!

- Ты так полагаешь? - её смех напоминает плеск мелких волн о прибрежную гальку. - Взгляни на своё плечо.

Поль схватился за плечо и обнаружил, что татуировка исчезла.

- Твоя татуировка вместе с телом, на котором она сделана, лежат сейчас в расщелине в нескольких метрах от берега.

- Кто ты?

- У меня нет имени, как нет его отныне и у тебя. Я спасаю детей, попавших в беду у этого побережья. Некоторые из них потом приводят сюда своих внуков. Я - частица этих волн, и сама я - тоже волны. Ты увидишь многое и узнаешь многое, чего бы тебе никогда не узнать за краткую земную жизнь. По ночам ты будешь уплывать далеко в море и играть там с духами других побережий. Это рабство сладостно, но и для тебя оно окончится однажды, как окончилось теперь для меня...Прощай!

Глубина делается густой и белой как молоко. Некоторое время мальчик борется с чувством, близким к отчаянию, пытаясь не смотреть туда, откуда наблюдает за ним кто-то бесконечно одинокий. Изумрудные вихри, вздыбившись над россыпью золотистой пыли, оседают уже по другую сторону водяной плёнки, и прибрежная пена сбивается на мгновение вокруг хрупкого человеческого силуэта, который в следующую секунду рассеивается под чередой ленивых волн.

21.01.08.