Не добрые мальчишки вслед смеются. Кричат: «Дурак!» и пальцами воротят свой висок. Ах, горько мне! И от обиды слезы навзрыд рвутся, К земле наклон, и камнем в лица, ненавистные, яростный бросок.
Визжание и смех сопровождают камень непослушный Вдали беспомощно взметнувший брызгами песок. Я нагибаюсь, и звуки молкнут, в тишине гнетущей Огромного булыжника, мной поднят, бесформенный кусок.
В глазах детишек гнусных зрачки расширенные страхом, И вот отпрянули, портфелями и папками прикрывши животы. В самого отъявленного мечу и мощным взмахом Пущен камень, сбивая с ног его. И в россыпь прыснули, негодные, Вскрыв в криках ужаса округленные рты.
Слезы обиды утирая, к поверженному врагу я направляюсь. Он держится за грудь и тщится от меня подальше отползти. Вот и его лицо слезинки омывают, и я, уж, горько каюсь: «Ах, боженька родной, ну, что ж не захотел мою, Ты, руку отвести!»
К мальчишке, в коленях подогнувшись, я руки помощи тяну. Молю: «Прости меня, я не хотел плохого! Давай тебе я помогу. Но не дурак я! Не умный, может быть, немного».
А сзади сопенье хриплое и ног тяжелый топот. Лицо напротив, отринув слезы, недобрая улыбка озаряет. И вот, удар в затылок, и лбом о камни, а нещадный молот В пах бьет, и тухнет мир, лишь ярких вспышек фейерверк красивый Каждый следующий удар сопровождает.
И там я – где людей красивых лица добром и счастьем светятся. Где руки тянутся ко мне, не бить – погладить, лаской одарить. А все вокруг сияет светлым золотом, и равным среди равных Скольжу блаженно невесомым перышком. Ах, как прекрасен мир! … Но чернеет золото. Что-то назад, вцепившись мертвой хваткою, меня волочит. И рвет, плеснув в потухшие глазницы кровью, божественную нить.
… В своем углу валяюсь грязной тряпкой. Боль не терпя кричу, что силы, плачем заходясь. А матушка со злым лицом все ходит мимо. Не подойдет, не пожалеет, а лишь бранит последними словами, И в бедах наших одного меня винит.
И не пойму, ведь раньше – тогда – давно, Когда я был мальчишек тех не боле. Жалела ведь меня, бывало и к груди прижмет. Вдруг скажет ласково так: «Ах, горюшко, ты, горе!» И вкусненькое всякий раз в кармане принесет.
И знаю я, что ждёт меня – да некуда бежать! Нагрянут скоро дяди в белом, Обколят, В машину сильными руками усадят. И долго-долго быть мне в белой комнате с серыми от сырости углами, Где, почему-то, и выть не хочется. Где мысли тухнут и ожиданье только, Что мама придёт и меня с собою заберёт опять.
Мне страшно, горько, и наружу слёзы рвутся. Чужой я людям! Сам облик им противен мой. Ах! Где же счастья мой кусочек затерялся?! Найти б его, впитать собою, и, Озарённым счастьем к людям повернуться. Сказать: «Как хорошо мне!» … Но нет, всё чёрно в даль. И разжимает губы слов поток бессвязный, Перетекая всхлипом в горький вой…
19.07.07
Мля, - прошипела змея и сплюнула ядом на ночную фиалку...
Невольно вспомнился стих Евтушенко Е. А. "Давайте, мальчики!"
Я был жесток. Я резко обличал, о собственных ошибках не печалясь. Казалось мне - людей я обучал, как надо жить, и люди обучались. Но - стал прощать... Тревожная примета! И мне уже на выступленье где-то сказала чудненький очкарик-лаборантка, что я смотрю на вещи либерально. Приходят мальчики, надменные и властные. Они сжимают кулачонки влажные и, задыхаясь от смертельной сладости, отважно обличают мои слабости. Давайте, мальчики! Давайте! Будьте стойкими! Я просто старше вас в познании своем. Переставая быть к другим жестокими, быть молодыми мы перестаем. Я понимаю, что умнее со стыдливостью. Вы неразумнее, но это не беда, ведь даже и в своей несправедливости вы тоже справедливы иногда. Давайте, мальчики! Но знайте, - старше станете. и, зарекаясь ошибаться впредь, от собственной жестокости устанете и потихоньку будете добреть. Другие мальчики, надменные и властные, придут, сжимая кулаченки влажные, и, задыхаясь от смертельной сладости, обрушатся они на ваши слабости. Вы будете - предсказываю - мучиться, порою даже огрызаться зло, но все-таки в себе найдете мужество, чтобы сказать, как вам ни тяжело: "Давайте, мальчики!"
Посмотришь на него - человек, как человек, а внутри - город, дымящийся в руинах.
Приветствую, sad! Ваше стихотворение показалось мне весьма интересным. Тяжёлый и громоздкий, воскрешающий в памяти архаику силлабического стихосложения слог в данном случае идеально передаёт прихрамывающую поступь мыслей, неловко ворочающихся в голове слабоумного героя. Благодаря этому картинка выходит живой, и драматизм - неподдельным. Евтушенко отдыхает. Если говорить о литературных параллелях, вспоминается "Сумасшедший" Мачадо (правда, там повествование в третьем лице, соответственно и стилистика совершенно иная):
Бегство из города... Ужас прохожих, жалость, брезгливость, брошенный камень, и торгашей подлые рожи, и шутки, швыряемые озорниками.
. . . . . . . . . . . . . . .
Душа, исковерканная и слепая, в которой не горем сломлено что-то, мается, мучится, грех искупая,- черный, чудовищный ум идиота.
(перевод Ю. Петрова)
Вспоминается также проза Беккета, но присущий ей черный юмор и метафизическая глубина в Вашем произведении практически отсутствуют, хотя порой Вы подходите к этим вещам очень близко:
Quote (sad)
И знаю я, что ждёт меня – да некуда бежать! Нагрянут скоро дяди в белом, Обколят, В машину сильными руками усадят. И долго-долго быть мне в белой комнате с серыми от сырости углами, Где, почему-то, и выть не хочется.
Про "белую комнату" - замечательно. Сразу приходит на ум романтический "Нау" конца восьмидесятых:
В комнате с белым потолком - с правом на надежду...
Ну да. В общем, на мой взгляд, очень неплохо, sad. Не отказался бы взглянуть и на другие Ваши тексты. Заглядывайте к нам.
scivarin, сэнкью С некоторых пор отхожу от метафизического, как-то отпёрло. Боле чё-то к жизненному потянуло. Мо взрослею таки? Кто знат... Есть, правда, две вещицы, но в прозе. Одну наворотил белым стихом в расчете, минимум, на целый роман иде-то, но забросил, ждет сваво часа. А свеженького вкину Мля, - прошипела змея и сплюнула ядом на ночную фиалку...