Чатыр-Даг: Шатёр Вечности. Часть II. Сумрак подземелий
Тысячеголовая пещера, к которой мы направляемся, расположена в центральной части нижнего плато, до нее не более двух километров, но перемещаться предстоит по весьма пересеченной местности. Троп здесь достаточно, правда иные из них могут исчезнуть в самый неподходящий момент, заведя в гиблые каменистые дебри или опасно приблизившись к малоприметному отверстию карстового провала. К ловушкам яйлы не следует относиться легкомысленно, нельзя забывать о том, что мы высоко в горах, а это особый мир, живущий по своим, порой крайне суровым законам, неуважение к которым иным неудачникам стоило очень дорого. Поэтому будем осторожны и внимательны и, обходя воронки, каменистые карровые участки и подозрительные понижения, станем ориентироваться по громаде верхнего плато – ее центр должен быть впереди, а пирамида Эклизи-Буруна – справа от нас. Впрочем, мы думаем, что справимся. Вот в нужном направлении побежала довольно нахоженная тропка – воспользуемся ей, тем более, что нас поторапливают внезапно налетевшие сильные порывы неожиданно прохладного ветра. Еще на первом подъеме из утонувшей в жарком летнем мареве долины мы с удовольствием подставляли разгоряченные лица устремленному нам навстречу упругому и свежему дуновению гор. У пещер ветер уже вовсю шумел в кронах деревьев, норовил сорвать с головы бейсболку, теребил нас по-приятельски, но несколько фамильярно, так что мы были не прочь укрыться от него в карстовых подземельях. И вот, наконец, мы в тех местах, где он царствует безраздельно. Ветер яйлы! Вечный крылатый дракон поднебесья, он, похоже, лежит на высотах верхнего плато и зорко следит за неприкосновенностью своих владений. Едва заметив нарушителей божественного покоя этих пределов, взобравшихся на северную яйлинскую кромку, он бросается на них, со свистом расправляя свои гигантские крылья. Вот и нам от него досталось, так и тянет спрятаться от его бешеного натиска в ближайшую воронку. Не стоит паниковать, продолжаем путь. Это вовсе не один из тех страшных ураганов, которые иногда бушуют здесь осенью и зимой. Погода устойчивая, бури не предвидится, ветер «работает» по обычному летнему графику – после заката он стихнет с тем, чтобы появиться вновь уже далеко за полночь. Но до заката нам нужно еще многое успеть. Итак, просто идем вперед, преодолевая сопротивление воздушной среды и слушаем песню, которую знают все, но исполнить по настоящему может только ветер.
Смотревшаяся с северного края плато огромным идиллическим гобеленом, вблизи яйла напоминает, скорее, лабиринт. Относительно ровные участки перемежаются фрагментами каменного хаоса – карровыми полями, представляющими собой фактически все, что осталось от высившихся здесь некогда известняковых скал, полностью уничтоженных карстом. Местами эти карры хорошо заметны, местами скрыты высокой травой, что делает их еще неприятнее, и если мы наткнемся на подобную лужайку, то поищем дорогу в обход – в таких полях сам черт ногу сломит. Кроме того, ландшафт плоскогорья разнообразит множество карстовых воронок разнообразных размеров и форм. Они образовались здесь по той причине, что поверхность яйлы попросту просела, провалилась вниз под действием собственной тяжести, поскольку там, внизу была пустота, полость, пещера, а впоследствии выветривание сгладило стены провала. Кое-где на их бортах и днищах среди россыпи камней зияют трещины – частью неглубокие, частью уводящие в довременную бездну. Карстовые процессы продолжаются и поныне, так что и сейчас мы, вероятно, ступаем по тонкой кровле подземных дворцов, никогда не открывавшихся взору смертного. Склоны некоторых воронок плавно нисходят правильными амфитеатрами с ареной, укрытой изумрудной зеленью буйно разросшихся трав, другие же, окаймленные скалистыми гребнями, круто обрываются в тенистый полумрак, над которым нависают густые кроны буков и грабов. Деревья на яйле, подобно людям, ищут защиты от господствующего тут ветра и обретают ее в неровностях рельефа, в первую очередь занимая глубокие карстовые воронки и ложбины. На открытых пространствах нижнего плато деревья встречаются редко и имеют жалкий вид, они согнуты и искорежены тяжелой борьбой за выживание, а на верхнем плато их нет вовсе. Лишь можжевельник, принявший на Чатыр-Даге (и более нигде в Крыму) необычную стелющуюся форму, чувствует себя в таких условиях превосходно и встречается повсеместно, оккупируя кое-где значительные площади. Острый бальзамический аромат разогретого на солнце можжевельника составляет основу летней парфюмерной композиции воздуха чатыр-дагской яйлы; в главную хвойную тему элегантно вплетаются медовые тона цветущего подмаренника, терпкая горечь полыни, целую гамму оттенков восточных пряностей вносят чабрец и шалфей, и все это изысканно оттеняется свежей цитронной струей железницы крымской, известной также как чабан-чай или лимонник. Воистину, яйла – царство благоуханных трав, и власть их эфирных субстанций здесь настолько велика, что заставляет нас на какое-то время отвлечься от цели путешествия. Мы принимаем решение отдохнуть и, укрывшись от ветра за выступом невысокой скалы, теперь сидим и опьяняемся воздухом, насыщенным сладким ядом забвения, и наши мысли уносятся далеко, а лица озаряет печальная полуулыбка, всегда сопровождающая блаженные мечты о несбыточном.
На крутых склонах Чатыр-Дага под пологом букового леса, на опушках и просеках встречаются иные растения, способные вызвать куда более опасные грезы – это, в частности, ядовитые травы Atropa belladonna и Peganum harmala, а также грибы из рода Psilocybae, обладающие галлюциногенными свойствами. Сразу и категорически предупреждаем: экспериментировать с этими растениями нельзя, поскольку все они обладают высокой токсичностью, особенно белладонна, содержащая группу алкалоидов, благодаря которым ее экстракт в гомеопатических дозах обладает выраженным спазмолитическим действием (и применяется в медицинских целях), в несколько больших – вызывает умопомрачение, сопровождающееся расстройствами восприятия, галлюцинациями и последующей амнезией, а передозировка нередко приводит к летальному исходу. Белладонна наряду с беленой, дурманом и некоторыми другими травами семейства пасленовых (Solanaceae) широко использовалась в ритуальной практике ведьмовских шабашей средневековой Европы – об этом упоминает, например, классик французской исторической школы Ж. Мишле в своем трактате «Ведьма». С другой стороны, отнюдь не является тайной применение психотропных средств растительного происхождения йогинами – шиваитами (здесь уместно вспомнить миф о Шиве, проглотившем страшный яд калакуту) и, вообще, адептами шиваитских сект Индии. Так что вполне логичным будет предположение о существенной роли, которую в экстатическом культе таврской Девы играло ритуальное опьянение его участников, достигаемое путем употребления психоактивных препаратов растительного происхождения. Помимо (или вместо) вышеперечисленных растений тавры, конечно, могли использовать и другие – скажем, произрастающую в предгорных долинах коноплю (Cannabis indica), об использовании которой соседями тавров – скифами столь красочно повествует Геродот. Так или иначе, но чем-то эдаким тавры, на наш взгляд, баловались. К слову, проблема воздействия местных психоделических субстанций на формирование духовного универсума древних и современных обитателей Таврики гораздо глубже и обширнее, чем может показаться; этой теме мы, возможно, посвятим отдельное исследование. Теперь же для нас важно передать своего рода эстетический климат описываемой местности как важную составляющую той атмосферы, в которой жили, сражались и совершали свои кощунственные таинства тавры. Поэтому мы по возможности подробно, стараясь не упускать детали, фиксируем комплекс не только реальных, но и возможных ощущений, сопровождающих наш не такой уж долгий путь к Тысячеголовой пещере по нижнему плато Чатыр-Дага. Итак, мы вдыхаем галлюциногенный воздух яйлы…
Тем временем вокруг нечто меняется. Тени становятся резче и отчетливей, они оживают, вытягиваются и ползут к нам, от них веет могильной прохладой. Предзакатное солнце бросает багряные блики на выступы скал. Издав последний шумный вздох, утихает ветер, и наступивший покой пронзают высокие птичьи трели. Мы не знаем, что это за птицы – даже соловьи не поют так звонко и печально. Серебряный луч полыхнул в темно-синих глубинах неба – то воссияла над миром Денница. Еще немного – и луна начнет свое восхождение. Мы должны спешить. К счастью, цель уже близка. Заглянув в очередную широкую воронку, в которую втягивается тропа, внезапно обнаруживаем колоссальный портал Охотничьего грота. Утопающий в роскошной зелени горного луга, грот напоминает створку раковины гигантского моллюска; его высокие своды, постепенно понижаясь, плавно перетекают в узкий непроходимый лаз, ведущий, очевидно, в карстовые глубины. Мы воспользуемся Охотничьим гротом как идеальным местом для ночлега – лучшего в окрестностях Тысячеголовой пещеры не найти. В случае необходимости это естественное укрытие защитит нас и от ветра, и от дождя, хотя дождя сегодняшней ночью определенно не будет, поскольку на западе небо абсолютно ясно, к вечеру ощутимо похолодало, а густые травы стали влажными из-за выпавшей росы. В гроте есть оборудованное кострище, из соседней воронки, укрытой лесом, можно принести хворосту – неплохо бы заняться приготовлением чая, сей напиток восстановит наши силы и освежит наше восприятие. Но вот незадача – чай никак не получится заварить без воды, а о ней-то мы и забыли. Практически вся живительная влага, прихваченная с собой из долины, была выпита (кроме вина, разумеется) по ходу дела, так что придется озаботиться поисками ее источника. Ближайший из них скрывается в Холодной пещере (Суук-Коба). Это недалеко, поэтому берем фляги, вооружаемся электрическими фонариками и делаем вылазку. Кстати, пещера оправдывает свое название, в ней действительно не жарко – около плюс пяти по Цельсию – и если мы оденемся потеплее, то вряд ли пожалеем об этом.
Обогнув Охотничий грот справа, мы оказались в глубокой, вытянутой с севера на юг карстовой котловине, образовавшейся в результате слияния сразу нескольких воронок. Котловину пересекают хорошо заметные тропы, одна из них поднимается по ее крутому борту (он слева от нас) к небольшой буковой рощице, надежно маскирующей вход в Холодную пещеру. Леденящее дуновение из тёмного зева пещеры, обрамлённого толщей словно приподнявших и раздвинувших землю пластов известняка... Сумрачный покой старых буков, распростёрших свои узловатые ветви над этим рубежом потустороннего мира... Осторожно - под ногами очень скользкая жидкая глина - спускаемся под своды огромного зала, покатое дно которого круто уходит вниз, удерживая тем не менее на своей наклонной поверхности нагромождения глыб весьма внушительных размеров. Эти следы доисторических обвалов в сочетании с весьма впечатляющей высотой купола придают карстовой полости особое мрачное великолепие - так могло бы выглядеть логово мифического чудовища, символизирующего хтоническую мощь землетрясения, силу алогичную и неуправляемую. Мы не спеша движемся вниз вдоль правой стены - важно не пропустить узкую расселину, скрывающую ванночку с хорошей питьевой водой. Здесь вода не бьёт ключом, а медленно накапливается в виде конденсата, а также просачивается сквозь трещины, пронизывающие известняковые своды. Полновесные капли периодически срываются и падают, нарушая звенящую тишину вневременного царства, в котором мы оказались. Этот пещерный дождь или капель подземелий - непременный атрибут большинства карстовых пещер. В центральной части нижнего плато Чатыр-Дага Холодная пещера - единственное место, где можно без особых проблем добыть воду. У западной кромки есть ещё один источник - каптаж в овраге у тропы, спускающейся в Сосновку через отрог Куртбаир, у восточной - родник Дамчи-Кая неподалёку от урочища Барсучья поляна. И тот, и другой - приблизительно в часе ходьбы от Охотничьего грота. Но мы уже у цели - протискиваемся в расселину и наполняем фляги и пластиковые бутылки. Прогулка по нижней галерее Суук-Кобы не займёт слишком много времени - несмотря на мощную прелюдию, пещера не очень-то велика, её протяжённость составляет 210 метров. Колоссальный зал, слабо освещённый светом заката, льющимся сквозь оставшееся высоко наверху отверстие входа, сменяется извилистыми "переулками", путь то и дело преграждают ванночки и миниатюрные озёра, а вздымающиеся стены нависают кружевом драпировок и открывают взору небольшие затейливо украшенные "комнаты" и "балконы". Конечно, дебилы, на протяжении двух столетий уничтожавшие в погоне за сувенирами кальцитовые натёки широкоизвестной и легкодоступной Холодной, нанесли ей непоправимый ущерб, и после нетронутых чудес, увиденных нами сегодня в заповедных пещерах Мраморная и Эмине-Баир-Хосар, здешняя красота неизбежно покажется нам поруганной. Однако в качестве воплощённого архетипа пещеры Суук-Коба безусловно представляет интерес и сейчас. В ней присутствует даже некий элемент лабиринта - завершается подземелье своеобразным "кругом почёта", который мы описываем вокруг исполинского натёчного столба - сталагната, столь объёмного, что обходя его можно слегка потерять ориентировку и несколько раз повторить уже пройденный путь - пока не сообразишь, что нужно быть внимательней. Это всего лишь добродушная шутка гения пещеры, но она даёт путешественнику неплохое представление о тех подвохах и опасностях, которые таят в своих манящих глубинах карстовые бездны горного Крыма.
На поверхность мы поднимаемся уже в глубоких сумерках. Яйла встречает нас тёплым дыханием нежного ветерка, столь непохожего на яростные порывы дневного зюйд-оста. За то время, что мы провели в галереях Суук-Кобы, взошла луна - теперь её огромный багрово-фиолетовый диск медленно плывёт над гребнем верхнего плато, высветляя и подчёркивая его фантастический контур. Мы возвращаемся в грот и разводим костёр. Пляска языков пламени, калейдоскоп отсветов на гигантском экране убегающего вверх каменного свода, тревожные крики сов, приступивших к ночной охоте... Крепкий чай, заваренный с чабрецом, врачует усталость, глоток массандровского красного портвейна разливается по телу мягкой волной уверенности и энергии. Луна поднимается выше и сияет всё ярче, окрестности магически преображаются в щедро изливаемом ею потоке чистейшего небесного серебра, и каждая травинка замершего горного луга в своём стремлении ввысь как стрелка часов указывает на полночь. Теперь, пожалуй, мы готовы к посещению Тысячеголовой. Вход в Бинбаш-Кобу отыскать нетрудно - он в той же карстовой котловине, что и арка Холодной пещеры, на её противоположном борту, несколько южнее. Тропа приводит нас к невысокой отвесной скале, рассечённой вертикальной нишей, в которой сгущаются тени. Направляемся к ней и через мгновение оказываемся в низкой сырой галерее, уходящей во мрак. Идти, прямо скажем, не очень удобно - тесно, приходится пригибаться - но это, конечно, далеко не те острые ощущения, что испытал здесь некогда Евгений Марков, автор весьма тенденциозных в политическом смысле, но непревзойдённых в стилистическом отношении "Очерков Крыма". В XIX столетии этот расчищенный ныне туннель представлял собой узкий лаз, заполненный полужидкой глиной, и преодолеть его можно было исключительно ползком, причём на пути в изобилии попадались человеческие останки - древними обитателями Горного Крыма пещера использовалась в качестве склепа или особого рода святилища. Марков подробно и красочно описывает груды черепов, обнаруженные им в залах Бинбаш-Кобы и вполне оправдывающих странное название пещеры - Тысячеголовая (в переводе с тюркских языков), равно как и роскошное натёчное убранство этой карстовой полости, позволившее писателю сравнить её с индийской пагодой, с "элефантинскими подземельями", с храмами "кровавой богини Бохвани, требующей себе в жертву смерти и одной смерти" (Марков Е. Л. "Очерки Крыма", - Спб: М., 1902, стр. 212). Заметим - интуиция не подвела Маркова, недаром он чувствовал здесь "невидимое присутствие какой-то страшной богини" и даже смело и, полагаю, безошибочно, связал это мрачное божество с шиваитскими культами Индии. Странно лишь то, что располагая верными посылками, он не довёл цепочку ассоциаций до логического завершения, до разгадки, каковой в данном случае несомненно является грозная богиня тавров - беспощадная Дева, она же Дэви, Дурга, Кали... Что же касается поздней крымскотатарской этиологической легенды о некоем племени, укрывшемся в пещере от набега неприятеля и всё же погубленном оным при помощи дыма множества костров, разведённых у входа, то ей, похоже, не верил и сам Марков. Действительно, зачем местным жителям прятаться в небольшой пещере с одним-единственным, к тому же хорошо заметным входом и обрекать себя на столь бесславную гибель? На Чатыр-Даге не так уж трудно найти более надёжные укрытия. Очевидно, легенда была наспех сочинена не ранее XIX века "экскурсоводами" того времени на потеху состоятельным туристам.
Примечание: Культурологическая гипотеза автора о взаимосвязи генезиса религиозных представлений тавров и шиваитских культовых практик древней Индии остаётся за рамками данной публикации, представляющей собой фрагмент эссе "Lingam in aeternum", посвящённого этой проблеме. Краткое изложение гипотезы содержит статья Ключи к утраченным мифам.
Конечно, безумно жаль, что сказочный храм, о котором рассказывал Марков, уже не откроется нашему взору. Полторы сотни лет непрерывного посещения, увы, не пошли на пользу пещере. Тот же Марков поведал, что унёс с собой несколько здешних сталактитов, а ведь он был человек образованный. Что уж тут говорить о других охотниках за "пещерными" трофеями! Разбили и вынесли всё, что могли - не только ажурные кальцитовые натёки, но и черепа разобрали на сувениры. Теперь в Тысячеголовой не найдёшь ни единой косточки, но её по прежнему окружает некая аура мрачной тайны. Перед нами развилка. В принципе годится любое из направлений, пещера невелика (её протяжённость 110 м) и всерьёз заблудиться в ней невозможно, но я предпочитаю поворачивать направо. В просторном зале, высота которого около семи метров, нашим взорам сразу же открывается... скажем так, типичный лингам. Эффектный сталагмит фаллической формы поднимается над пещерным дном в человеческий рост. Не сомневаюсь в том, что правоверный индуист, поклонник Шивы определил бы это место как нерукотворную святыню, отмеченную присутствием божества. Как мы могли убедиться во время посещения оборудованных пещер Чатыр-Дага, подобная форма для сталагмитов отнюдь не редкость, однако необходимо учитывать доступность Бинбаш-Кобы, её горизонтальное и достаточно компактное расположение - факторы, позволившие древним горцам без помех устроить здесь святилище. Вполне вероятно также то, что изначально подобных "лингамов" в пещере было значительно больше, хорошо известно - в начале XX века несколько сталагмитов из Бинбаш-Кобы вывезли в Санкт-Петербург, где они пошли на украшение биллиардной одного из великокняжеских дворцов. И это оскорбление Великому Разрушителю было нанесено совсем незадолго до катастрофы 1917 года.
Примечание: Публикуемый текст был написан в 2003 году. В октябре 2008 года автор посетил Тысячеголовую пещеру специально для того, чтобы сделать фотоснимок вышеописанного сталагмита, однако к своему великому огорчению обнаружил, что уникальный объект уничтожен безликой и безымянной сволочью, обломки "лингама" разбросаны по дну пещеры. По этой причине автор вынужден разместить ниже одну найденную в сети очень хорошую, но, ясное дело, позаимствованную фотографию (разумеется, с указанием первоисточника), запечатлевшую безвозвратно утраченный памятник природы:
Любой знаток здешних мест, будь он хоть самым заядлым скептиком, в глубине души точно знает: Крымские горы - мистическое пространство, территория, контролируемая силами, неподвластными человеку. Над этими силами нельзя глумиться безнаказанно, они способны отомстить жестоко и непредсказуемо. Владельцам вышеупомянутого дворца недолго суждено было играть в биллиард среди сталагмитов из Тысячеголовой. Вот и сейчас наливаются свинцом грозовые тучи над Крымом, строго и беспристрастно смотрят горы на суетливую возню нынешних "хозяев жизни" и их добровольных холопов, свято поверивших в "западные ценности" и ради обладания ими готовых на всё. Если сегодня идут под топор реликтовые можжевеловые рощи Южнобережья, если на месте древних святынь, на фоне дивных пейзажей вырастают безобразные виллы, обнесённые высокими глухими заборами с установленными на них камерами наблюдения - летние резиденции нуворишей, разбогатевших на торговле Родиной, по которым на самом деле давно уже безутешно плачут бараки колымских лагерей - это не навсегда. Если всё сходит с рук тупым баранам, жадно впитавшим в себя гнусную идеологию общества потребления, согласно которой лежащий перед нами загадочный мир является не более, чем средством удовлетворения наших низменных прихотей, а значит им можно пользоваться по своему усмотрению - это до времени.
Но под тяжестью тех фундаментов Не забудет гора - игры. Есть беспутные, нет беспамятных: Горы времени - у горы!
По упорствующим расселинам Дачник, поздно хватясь, поймет: Не пригорок, поросший семьями: Кратер, пущенный в оборот!
(М. И. Цветаева "Поэма Горы")
А пока вернёмся в Тысячеголовую:
Несмотря на разрушения, причинённые кальцитовому убранству пещеры многочисленными вандалами, здесь ещё сохранились удивительные натёчные образования, позволяющие воображению воссоздать первоначальный облик этого храма, воздвигнутого природой и облюбованного некогда людьми для совершения леденящих кровь ритуалов во имя великой богини древней Таврики, в культе которой сливались воедино таинства любви и смерти. Достаточно взглянуть на массивные колонны, покрытые тончайшим кружевом ажурной кальцитовой вязи, на мощные сталагмиты, и впрямь напоминающие фантастические пагоды, переливающиеся оттенками неземных зорь, на нисходящие уступы каменных каскадов, вспыхивающие в луче электрического фонарика россыпями бриллиантовых капель медленно стекающей по ним воды - достаточно увидеть всё это для того, чтобы почувствовать непреходящее обаяние тайны, пронизывающей колеблющийся сумрак подземных чертогов Шатёр-горы.
Ага, натыкался на этот сайт прошлый раз, собираясь в Крым. Вот вернулся, полазив от души по Чатыр-Дагу и по Тысячеглавой, в частности. Не так уж там все и изничтожено. Т.е., конечно, все, что можно было отломать - отломано, но пещера не утрачивает своего величия.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
сломит. Кроме того, ландшафт плоскогорья разнообразит множество карстовых воронок разнообразных размеров и форм. Они образовались здесь по той причине, что поверхность яйлы попросту просела, провалилась вниз под действием собственной тяжести, поскольку там, внизу была пустота, полость, пещера, а впоследствии выветривание сгладило стены провала. Кое-где на их бортах и днищах среди россыпи камней зияют трещины – частью неглубокие, частью уводящие в довременную бездну. Карстовые процессы продолжаются и поныне, так что и сейчас мы, вероятно, ступаем по тонкой кровле подземных дворцов, никогда не открывавшихся взору смертного. Склоны некоторых воронок плавно нисходят правильными амфитеатрами с ареной, укрытой изумрудной зеленью буйно разросшихся трав, другие же, окаймленные скалистыми гребнями, круто обрываются в тенистый полумрак, над которым нависают густые кроны буков и грабов. Деревья на яйле, подобно людям, ищут защиты от господствующего тут ветра и обретают ее в неровностях рельефа, в первую очередь занимая глубокие карстовые воронки и ложбины. На открытых пространствах нижнего плато деревья встречаются редко и имеют жалкий вид, они согнуты и искорежены тяжелой борьбой за выживание, а на верхнем плато их нет вовсе. Лишь можжевельник, принявший на Чатыр-Даге (и более нигде в Крыму) необычную стелющуюся форму, чувствует себя в таких условиях превосходно и встречается повсеместно, оккупируя кое-где значительные площади.
Тем временем вокруг нечто меняется. Тени становятся резче и отчетливей, они оживают, вытягиваются и ползут к нам, от них веет могильной прохладой. Предзакатное солнце бросает багряные блики на выступы скал. Издав последний шумный вздох, утихает ветер, и наступивший покой пронзают высокие птичьи трели. Мы не знаем, что это за птицы – даже соловьи не поют так звонко и печально. Серебряный луч полыхнул в темно-синих глубинах неба – то воссияла над миром Денница. Еще немного – и луна начнет свое восхождение. Мы должны спешить. К счастью, цель уже близка. Заглянув в очередную широкую воронку, в которую втягивается тропа, внезапно обнаруживаем колоссальный портал Охотничьего грота.
Тысячеголовой.
баранам, жадно впитавшим в себя гнусную идеологию общества потребления, согласно которой лежащий перед нами загадочный мир является не более, чем средством удовлетворения наших низменных прихотей, а значит им можно пользоваться по своему усмотрению - это до времени.
