SCIVARIN
форум города-призрака
Готический клуб
Главная - Регистрация - Вход -
Приветствую Вас Гость
Как опубликовать стихи на нашем форуме
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Готический клуб » Изящная словесность » Прозаические миниатюры » Постгуманитарный Улисс (Парадигма одиссеи в поэме "Москва-Петушки")
Постгуманитарный Улисс
ofrisDate: Вторник, 13.10.2009, 15:57 | Message # 1
Группа: Элита
Сообщений: 3
Offline
«У меня душа широкая, как у троянского коня пузо. Я многое смогу вместить, если захочу понять».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Напутствуемые этими словами, попробуем примерить парадигмы о д и с с е и на творение рук Венедикта Ерофеева.
КОКТЕЙЛЬ «МОСКВА-ПЕТУШКИ».
Итак, записывайте.
Компоненты: Рабле и Радищев – по 40 грамм;
Гоголь и Достоевский – по 50 грамм;
20 граммов самобытной российской философии Василия Розанова
И 30 грамм – древнегреческий поэт Гомер.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Люмпен-интеллигент Веничка, «Человек Заблудший»; перефразируя выражение Паскаля применительно к российским широтам, «мыслящий камыш» - герой поэмы и впрямь Одиссей, через все препятствия своего пути жаждущий попасть домой, в Итаку… то бишь в Петушки – место обетованное.
И все эти Есино-Фрязево, мимо которых мчит электричка, - это Симплегады, блуждающие скалы.
И – верная, каждую пятницу встречать выходящая, от других отмахивающаяся, - белёсая Пенелопа.
Она же – Цирцея, одурманивающая похотью своего роскошного свинства.
К наследнику Телемаку рвётся родительское сердце – и вот, презрев общество лестригонов, по утрам жрущих вымя, приветив компанию лотофагов-алкашей, ищущих забвения за бутылкой столичной, герой стремится в Петушки – эту отчизну своей души, это время и пространство золотого века, где не отцветает жасмин и не смолкает птичье пенье.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Сызмальства моим любимым словом было «дерзание», - молвит российский Одиссей и смело берёт на себя роль Ментора, наставляющего послушную ватагу в лице зелёных комсомольцев и махрового члена КПСС.
Герой красноречив; ведь «бене диктус» с латыни можно перевести не только как «благословен», но и как «хорошо говорящий». И купе курящее и пьющее так внимает вдохновенному рассказу Венички о странствиях и испытаниях, как царь Алкиной с придворными, затаив дыхание, слушали речи Одиссея на пиру.
И впрямь, путешествие в волшебную страну Сорбонну, где обитает Самовозрастающий Логос, - чем не мифология?
Есть в поэме и встреча с Циклопом. Полифему уподобляется контролёр Семёныч. Его, выпучившего глаза от удивления, хитрец охмуряет цветистыми россказнями, в то время как безбилетники вышмыгивают неоштрафованными, - так же беспрепятственно выходили из пещеры спутники Одиссея.
А эквивалентом морской стихии в поэме является алкоголь.
Тема «напитка богов», волшебного зелья Гермеса, помещённая на периферии гомеровского текста, нашла своё выражение в виде сверхтемы эликсира, приобретающей исключительное значение в поэме.
Алкоголь – ёмкий символ. Это и «волшебный напиток», и нечто подобное морской стихии, что захлёстывает, тянет в пучину.
Кроме того, по словам одного из литературных критиков, алкоголь – это Эрос 60-х.
Гомеровскому эпизоду нисхождения в Аид соответствует не только драматическая сцена погружения героя во тьму и встреча его с Нечистым и Сфинксом, но и в какой-то степени загадочная фраза: «подняться бы хоть раз до какой-нибудь пустяшной бездны».
Об Одиссее заботится Афина, а Ерофееву покровительствуют ангелы. Они дают советы, предостерегают, жалеют. Этот канал связи с высшими силами до поры до времени хранит героя.
Но хрупкая опека не может предотвратить надвигающуюся катастрофу.
Пронзительным трагизмом веет от финальной сцены: казнь героя, так и не достигшего своей Итаки.
Тональность произведения резко меняется. Хоровод персонажей прекращает своё карнавальное кружение и являет строгие лики вестников рока.
Карикатурные Митричи перевоплощаются в грозного Митридата и убиенного царевича Димитрия. Этим модуляционным сдвигом готовится финальный аккорд: Итаки не будет.
Будет Лобня – Лобное место, Голгофа.
Плаванью пришёл конец. Стихия сокрушила Одиссеев корабль…
В метафизическом плане фигура путешественника приобретает новую ипостась. Земной маршрут героя поэтому закономерно обрывается:
в запредельности конечной станцией будут В е р х н и е П е т у ш к и, то есть Горние Выси, Град Небесный.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
Подхватив через 28 веков эстафету, как изменили вектор устремлений Одиссеи века двадцатого?
Гомеровский герой уверенно идёт от Природы – к цивилизации, от чудовищ – к здравому смыслу и достойной людской жизни.
Персонажи урбанистического «Улисса» вообще ни в чём не уверены: здрав ли смысл? Чудовищны ли чудовища?
Веничка же страстно стремится убежать от монстра цЫвилизацЫи – к Природе, к неотцветающему жасмину Петушков.
Сам вектор ерофеевского путешествия определён в названии: из Москвы – в Петушки; из странствий и опасных приключений – на родину.
Из мегаполиса – на лоно Природы.
Круг замкнулся.
Память обнуляется.
Ожидается ли новый виток?


Край миа
 
ofrisDate: Пятница, 23.10.2009, 22:07 | Message # 2
Группа: Элита
Сообщений: 3
Offline
вакуум однако

Край миа
 
scivarinDate: Пятница, 23.10.2009, 23:10 | Message # 3
Admin
Группа: Администратор
Сообщений: 576
Offline
Приветствую, ofris!
Я делал некоторые наброски к этой теме, но не стал их отправлять - они показались мне слишком поверхностными. Здесь ведь не только и не столько литературоведение. Эссе, особенно его финальный вопрос, затрагивают целый комплекс глубоких мировоззренческих проблем, которые мне весьма и весьма интересны. Поэтому я не счёл возможным отвечать наспех. Понадобилось кое-что перелистать, причём не только Гомера, Джойса и Ерофеева. А тут ещё, каюсь, отвлекала меня замечательная погода - не мог отказать себе в прогулках по осенним горам. Все эти обстоятельства не позволили мне до сей поры изложить в развёрнутом виде свои соображения по поводу Вашей небольшой, но чрезвычайно ёмкой работы. Однако я намерен в ближайшее время исправить это досадное упущение. В данном случае может получиться действительно интересный разговор.


IGNE NATURA RENOVATUR INTEGRA
 
ofrisDate: Четверг, 29.10.2009, 22:21 | Message # 4
Группа: Элита
Сообщений: 3
Offline
Фотоколлаж спектакля "Москва-Петушки" в постановке театра "КаПуТ" (Москва, 25 октября с.г.) здесь:
http://www.photosight.ru/photos/3466678/?from_member
Фото Владимира (Москва)


Край миа
 
scivarinDate: Четверг, 05.11.2009, 00:23 | Message # 5
Admin
Группа: Администратор
Сообщений: 576
Offline
Приступая к непосредственному обсуждению эссе "Постгуманитарный Улисс", хотелось бы в первую очередь отметить то, что в данном произведении автору удалось, на мой взгляд, разрешить весьма сложную и интересную литературоведческую задачу - фактически перед нами тщательно реконструированный гипотетический Гомеров план поэмы Венедикта Ерофеева "Москва - Петушки", подобный тем, которые Джеймс Джойс составлял для каждой из глав своего "Улисса". Аналогии архетипов и образов прослеживаются отчётливо и убедительно, особенно удачной находкой представляется мне соответствие сцены с участием контролёра Семёныча гомеровскому повествованию о событиях в пещере Полифема - здесь типичный "маленький человек" Веничка действительно преображается в хитроумного Одиссея, царя Итаки:

Quote (ofris)
Есть в поэме и встреча с Циклопом. Полифему уподобляется контролёр Семёныч. Его, выпучившего глаза от удивления, хитрец охмуряет цветистыми россказнями, в то время как безбилетники вышмыгивают неоштрафованными, - так же беспрепятственно выходили из пещеры спутники Одиссея.

Не менее замечательно уподобление алкоголя морской стихии (вроде бы в первоначальном подзаголовке эссе присутствовал эвфемизм "разливанное море"...). Логическая цепочка здесь безупречна: алкоголь - море - классический архетип бессознательного.

Особый интерес представляет круг вопросов, которыми эссе завершается:

Quote (ofris)
Подхватив через 28 веков эстафету, как изменили вектор устремлений Одиссеи века двадцатого?

Quote (ofris)
Ожидается ли новый виток?

Я думаю, что эти вопросы, предполагающие сопоставление архетипов Природы и Цивилизации, рассматриваемых в качестве некоей идеальной перспективы развития личности и человечества в целом, должны находиться в центре внимания современной культурологии. Какой же путь изберёт Одиссей начала третьего тысячелетия? Утверждать однозначно, видимо, преждевременно, однако определённые тенденции очевидны уже сейчас. Попробуем разобраться.

Безусловно, поэма "Москва - Петушки" представляет собой достаточно отчётливую вариацию одной из четырёх вечных историй, которые, по мнению Борхеса, повторяются и пересказываются на разные лады на протяжении всего существования человеческой цивилизации. Это история о возвращении домой, к неким чистым истокам бытия - туда, где измученного тяготами пути героя, преодолевшего немыслимые искушения и неоднократно ускользнувшего от казавшейся неминуемой гибели, ждут простые и ничем не омрачённые радости утраченного им некогда рая.
Возвращение со всей необходимостью предполагает преодоление пространства, то есть путешествие. Но расстояние отделяющее путешественника от родного очага, как правило, оказывается не столько линейным, сколько метафизическим. Это происходит в силу огромной власти идеализирующих упований и ностальгических воспоминаний, которыми тешит себя герой, направляя бег своего корабля к далёкому берегу, осиянному лучезарным проклятием мечты и надежды, с лёгкостью превращающих реальную Итаку (а может, Петушки) в подобие лежащих за гранью восприятия Эдема, Авалона или благословенного Запада из эпопеи профессора Толкиена.
В свете подобной перспективы благополучное прибытие путешественника, во всяком случае в физическом теле, в пункт назначения следует признать проблематичным, если вообще возможным. Он возвращается в пространстве, а надо бы - во времени. Ещё Гераклит знал о том, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Знал, а значит - пробовал. Оно и понятно - нельзя запретить человеку мечтать. И если воля героя к возвращению домой непреклонна, она способна заставить его вступить в опасную схватку с чудовищами, охраняющими незримые рубежи человеческих возможностей (в просторечии эти монстры именуются причинно-следственными связями). В этом случае путешествие приобретает сакральное значение инициации и в какой-то момент становится игрой божественных сил (как в гомеровском эпосе), спонтанным потоком сознания (как в "Улиссе"), магическим действием (как, скажем, в финале третьей книги Карлоса Кастанеды "Путешествие в Икстлан") или психоделическим трипом (как в поэме "Москва - Петушки").

Итоги такой отчаянной попытки всегда непредсказуемы и неоднозначны. Одиссей возвращает себе Итаку ценой кровопролития, активного и насильственного воздействия на изменившуюся реальность. Он выходит победителем из схватки с обстоятельствами, но этот победитель - фактически другой человек, мало похожий на прежнего Одиссея. Кстати, Джойс точно подметил, что XXII песнь "Одиссеи", содержащая сцены "избиения женихов" резко дисгармонирует с классическим образом хитроумного Улисса. Цель достигнута, справедливость восстановлена, но личность героя подверглась разрушительному искажению, формальный happy end здесь оборачивается трагическим парадоксом. Действительно,

Quote (ofris)
Гомеровский герой уверенно идёт от Природы – к цивилизации, от чудовищ – к здравому смыслу и достойной людской жизни.

оставляя на алтаре цивилизации значительную часть своей индивидуальности и принимая на себя нелёгкое бремя власти и ответственности. По сути он жертвует собственной личностью во имя сохранения мифа. Это очень достойный выбор, далёкие литературные потомки Одиссея на такое будут уже не способны - они предпочтут сберечь собственную уникальность, предоставив мифу ветшать, опошливаться, разрушаться.
Так Леопольд Блум, центральная фигура романа Джойса, напротив, примиряется с действительностью, негативные переживания подвергаются в его сознании вытеснению во имя сохранения существующего status quo. Собственно, как сказано в эссе:

Quote (ofris)
Персонажи урбанистического «Улисса» вообще ни в чём не уверены: здрав ли смысл? Чудовищны ли чудовища?

Блум сомневается в целесообразности поиска гармонии и предпочитает отказаться от него, довольствуясь малым. Его возвращение - это безнадёжно абсурдное движение по кругу, обретённая им Итака иллюзорна.
Путешествие Венички, героя поэмы "Москва - Петушки", завершается поистине ужасающей катастрофой - абсолютной и окончательной. Да,

Quote (ofris)
Пронзительным трагизмом веет от финальной сцены

Здесь важно указать на единственный момент, в котором я не могу согласиться с мнением автора эссе:
Quote (ofris)
В метафизическом плане фигура путешественника приобретает новую ипостась. Земной маршрут героя поэтому закономерно обрывается:
в запредельности конечной станцией будут В е р х н и е П е т у ш к и, то есть Горние Выси, Град Небесный.

На мой взгляд, подобное религиозно-утешительное расширение в финальной сцене распятия героя отсутствует. Конечно, загнанный убийцами в "неизвестный подъезд", обезумевший от страха Веничка надеется хотя бы на этот последний выход, но сочувствовавшие прежде ангелы издевательски смеются над ним, а Бог молчит. Как в почти одновременной поэме "Москва - Петушки" (1969 г.) песне Высоцкого "Кони привередливые" (1972 г.):

Мы успели — в гости к Богу не бывает опозданий;
Что ж там ангелы поют такими злыми голосами?

Заключительные слова поэмы не оставляют ни малейшего шанса попыткам её прочтения в религиозном контексте: "...и с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду". Да и вообще, якобы религиозный дискурс в поэме преисполнен иронии ничуть не менее издевательской, чем остроумные инвективы Венички в адрес идеологического официоза того времени ("Смотри, Господи, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь...").
Раблезианская ренессансная избыточность заканчивается горьким экзистенциальным похмельем, религия и духовность оказываются гротескной галлюцинацией. Так выглядит крах гуманистического мифа в интерпретации Венедикта Ерофеева, удивительной в своей беспощадной трезвости, сколь бы комично не звучало это определение по отношению к "всепьянейшему" шедевру отечественной литературы.

Но в чём кроется причина поражения полюбившегося нам путешественника, дерзновенного покорителя просторов "разливанного моря"? Нас всё ещё мучает тайна, которую не успел раскрыть Веничка - кем же были его зловещие и загадочные убийцы? Особенно тот, четвёртый. Ведь он узнал их! "Я сразу их узнал, я не буду вам объяснять кто эти четверо...". "А четвёртый был похож... впрочем, я потом скажу, на кого он был похож". Да, и ещё - почему Ерофеев не постеснялся хладнокровно зарезать персонажа, которому дал своё собственное имя?
Если мы, исполнившись постмодернистской самоуверенности, попытаемся ответить на эти вопросы с несколько неожиданной точки зрения, а именно - используя некоторые элементы аналитической психологии Карла Густава Юнга, то может выясниться, что никаких убийц, собственно говоря, и не было. Была Тень.
Согласно учению Юнга, архетип Тени аккумулирует негативные аспекты личности, подвергающиеся вытеснению или просто игнорирующиеся на рациональном уровне. Когда человек, что называется, держит себя в руках, Тень бессильна, но она умеет ждать. Как только контроль со стороны хозяина начинает слабеть, Тень немедленно заявляет о своих правах. Дремлющая агрессия, звериная жестокость, низменные инстинкты - изумлённому владельцу личности будет продемонстрирована вся её тщательно скрываемая изнанка. По выражению Юнга "встреча с самим собой принадлежит к числу самых неприятных". Страх и неуверенность в себе, изменённые состояния сознания, употребление алкоголя и наркотиков провоцируют активность Тени.
Именно от собственной Тени безуспешно пытается спастись Веничка, уподобляясь в этом отчаянном бегстве Евгению, герою пушкинского "Медного всадника". Далеко не случайно герою являются священные символы имперской мощи России - Кремль, Красная площадь, памятник Минину и Пожарскому. Веничка - человек русской культуры, эти символы, разумеется, присутствуют в его подсознании, однако они отнюдь не интегрированы в его внутренний мир и поэтому воспринимаются как нечто абсолютно чуждое и гнетущее: великолепное, но ужасающее ("Кремль сиял передо мной во всём великолепии", отсюда же "свирепые и классические профили" убийц).
Ещё одной составляющей зловещего образа преследователей героя являются теневые аспекты бессознательного:

Скажи в церкви, что во всех дверях стоит бес -
Демон Алкоголь.

(БГ "Мама, я не могу больше пить")

Симпатизируя непутёвому острослову Веничке с его кубанской и розовым крепким, не будем забывать об удручающей статистике омерзительных деяний, совершаемых гражданами в состоянии сильного алкогольного опьянения. Банда пьяных выродков - это не только символ, это реальность, к сожалению. Встреча героя поэмы о "зелёном змие" с подобным воплощением обратной стороны алкогольного кайфа вполне закономерна и предсказуема.

Таким образом, с позиций юнгианского психоанализа поэма Венедикта Ерофеева представляет собой глубокое и предельно честное исследование личного мифа автора - на это недвусмысленно указывает, помимо прочего, тождество имён писателя и его героя. (По ходу заметим, что Джойс предпочёл максимально дистанцироваться от Блума). Для того, чтобы сохранять и поддерживать свой мир, свой миф недостаточно уметь изящно иронизировать - необходимы ещё "воля и власть", как небезосновательно полагал Шопенгауэр. Ерофеев уничтожил своего Улисса, поскольку хорошо понимал, что царём Итаки он быть не способен. Этот жест необходимо признать проявлением высшего милосердия, ибо альтернативный вариант финала - сцена встречи вусмерть пьяного Одиссея с Пенелопой и Телемаком - содержал бы куда более мощный заряд нигилистического цинизма и беспросветного экзистенциального ужаса.

Победить Тень, по Юнгу, нельзя, однако с ней вполне возможно договориться и даже заключить союз - для этого надо лишь осознать, что внушающие страх и отвращение демоны не пришли извне, они неразрывно связаны со всем тем просветлённым, разумным и достойным, что мы привыкли уважать в собственной личности. "Новый виток" мифа о возвращении возможен - Одиссей будущего найдёт способ вырваться из гламурных "цирцеиных садов" телевизионной культуры, проведёт свой корабль между Сциллой ложного гуманизма, выродившегося в тупое потребительство и Харибдой фанатичной религиозности и достигнет благословенной Итаки, символизирующей гармоничную интеграцию идеалов Природы и Цивилизации, посрамив тем самым апокалиптические ожидания обдолбанных пророков всех времён и народов. Почему бы и нет? В конце концов, разве не мы сами слагаем мифы?


IGNE NATURA RENOVATUR INTEGRA

Post edited by scivarin - Четверг, 19.11.2009, 20:45
 
mozzevelDate: Вторник, 17.11.2009, 01:55 | Message # 6
Группа: Участник
Сообщений: 2
Offline
Перед обоими эссе я долго молча стоял, сняв в восхищении шляпу и пытаясь воскресить те немногие знания, что у меня когда-то были... Первый раз я стоял, когда было только первое эссе Ofris’. Стоял, ещё не читавший эту замечательную поэму, но смотревший чудесный моноспектакль Срджана Симича на театральном форуме в Москве. И вот сейчас я стою, прочитавший и саму поэму, и оба эссе. Стою, пытающийся сказать что-то своё, но понимающий, что не смогу поддержать анализ литературных перекличек...Должен также предупредить, что от пьяных я немало натерпелся и не очень их люблю...
Для затравки - по мелочи:
Quote (ofris)
«мыслящий камыш»
или точнее, используя слово княгини - "кустик"...

Quote (scivarin)
Нас всё ещё мучает тайна, которую не успел раскрыть Веничка - кем же были его зловещие и загадочные убийцы? Особенно тот, четвёртый. Ведь он узнал их! "Я сразу их узнал, я не буду вам объяснять кто эти четверо..."

Для меня очевидно, что это те четверо, что жили с Веничкой в общежитии («мелкие сошки»). По крайней мере, так их идентифицировал воспаленный мозг Венички…

Quote (ofris)
КОКТЕЙЛЬ «МОСКВА-ПЕТУШКИ».
Компоненты: Рабле и Радищев – по 40 грамм;
Гоголь и Достоевский – по 50 грамм;
20 граммов самобытной российской философии Василия Розанова
И 30 грамм – древнегреческий поэт Гомер.

Читая второй раз, специально обращал внимание на литературные переклички, известные мне. Сложилось впечатление, что Веничка - это человек-цитата. Причем, точность цитат и ссылок резко падала пропорционально количеству залитого внутрь зелья. Это касается поверхностного, самого очевидного слоя. Но есть и более глубокие слои, в которых наши эссеисты и отрывают пласты Гомера, Достоевского, Гоголя и, возможно, Радищева (представление из школьного курса), Рабле (из рассказов читавших) и Розанова (не читал). Что касается отечественных предтеч, мне кажется, тут гораздо больше Лескова с его жизнеописаниями, чем Достоевского и Гоголя вместе взятых.… Но общее впечатление - как от невероятного коктейля из 30-40 ингредиентов…

Во всех своих рассуждениях оба эссеиста правы. Правы до невозможности. Может быть, только в некоторых моментах у меня возникли другие ассоциации:
Здесь предварительно снова надо сказать, что каждый, видимо, понимает поэму Ерофеева по-своему и в мере своего наболевшего. Так вот я воспринимаю её как сильнейшее антиалкогольное произведение. Месье Шиварин уже прошелся по этому поводу:

Quote (scivarin)
Раблезианская ренессансная избыточность заканчивается горьким экзистенциальным похмельем, религия и духовность оказываются гротескной галлюцинацией. Так выглядит крах гуманистического мифа в интерпретации Венедикта Ерофеева, удивительной в своей беспощадной трезвости, сколь бы комично не звучало это определение по отношению к "всепьянейшему" шедевру отечественной литературы.
Но всё дело в том, что к этому краху автор, ведая или нет, подводит нас с самого начала произведения (не уместна ли здесь перекличка с дантовским Вергилием – проводником по аду?).
Вспомните, что говорят ангелы:
Quote
«Бедный мальчик!» и «Да, там /на перроне в Петушках/ мы тебя встретим…"

Вспомните, что ангелы отлетают обычно перед самым концом, чтобы дать душе шанс предолеть «пустопорожность и звериный оскал бытия» и воспрять.
И Шиварин абсолютно прав, говоря, что
Quote (scivarin)
встреча героя поэмы о "зелёном змие" с подобным воплощением обратной стороны алкогольного кайфа вполне закономерна и предсказуема.

Не будь этого жуткого конца, поэма Ерофеева стала бы священной книгой в России. Но именно конец – делу венец! Он отрезвляет, он показывает истинное зло подчинения личности «зеленому змию». Столь богатая личность не может бесконечно глушить свое истинное Назначение в наркотике. И я склонен думать, что эти четверо с глазами цвета сортирной жижи – всего лишь исполнители Божественной воли (вспомните независимых исполнителей Кармы у Даниила Андреева в его «Розе Мира»!).
Здесь уместно вспомнить трактовку Шивариным заключительных строк поэмы:
Quote (scivarin)
Заключительные слова поэмы не оставляют ни малейшего шанса попыткам её прочтения в религиозном контексте: "...и с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду".
Весьма спорное утверждение! Несомненно, что личность Венички уже никогда и никуда не придет, но за отпавшей шелухой останется его вечное безмолвное «Я», которое вберет опыт этой личности и сделает выводы для следующей жизни (с помощью неизменных Наставлений перед новым воплощением). Кстати, намёк на это - предсмертный бред Венички про княгиню, канделябры, лакеев – безусловное вторжение воспоминаний прошлой жизни в уже помутившийся рассудок. Думаю, никто не будет спорить, что, начиная с момента наступления тьмы за окном, наш герой находился уже в сàмом натуральном чистилище и в аду (нижних слоях тонкого мира), где такие вещи обыденны.
Quote (scivarin)
Да и вообще, якобы религиозный дискурс в поэме преисполнен иронии ничуть не менее издевательской, чем остроумные инвективы Венички в адрес идеологического официоза того времени ("Смотри, Господи, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь...").
Не могу с этим согласиться категорически! Я не вижу тут ни грамма (!)) издевки! Напротив, отношения Венички с Богом и Его помощниками выписаны необыкновенно гармонично и поэтично, они естественно исходят изнутри, хотя и преломляются в виду реальности алкогольной зависимости. И, как Вы заметили, я нахожу развитие этих отношений вполне закономерными. Не исключено, что когда-то Веничка в другом обличии обретет свои Горнии Петушки…
Собственно именно трактовка Шивариным этих моментов и побудила меня написать…
Думаю лишним будет говорить о том, какое удовольствие я испытал, читая эту поэму, этот шедевр...
Но не будь Шиварина, мне бы и в голову не пришло что-то излагать на бумаге. Это как в анекдоте про мальчика, молчавшего до семи лет, и вдруг сказавшего: "Мам, а каша-то подгорела!" "Сынок, а что же ты молчал до сих пор???!" "А всё было нормально..." Так что спасибо Шиварину! ))
Спасибо и Ofris, пригласившей меня на обсуждение!
Attachment: 4395288.jpg (151.7 Kb)


Post edited by mozzevel - Среда, 18.11.2009, 00:42
 
mozzevelDate: Пятница, 20.11.2009, 22:51 | Message # 7
Группа: Участник
Сообщений: 2
Offline
Немного не завершил мысль.
Quote (ofris)
Плаванью пришёл конец. Стихия сокрушила Одиссеев корабль…
В метафизическом плане фигура путешественника приобретает новую ипостась. Земной маршрут героя поэтому закономерно обрывается:
в запредельности конечной станцией будут В е р х н и е П е т у ш к и, то есть Горние Выси, Град Небесный.

Целиком и полностью согласен с этим тезисом Ofris. Пусть ещё не раз и не два придется ему воплотиться для достижения этой цели...
В заключение, хотел бы отдать должное работе, проделанной Ofris и Scivarin... Критиковать легко, но вот созидать - гораздо сложнее.


Post edited by mozzevel - Суббота, 21.11.2009, 18:05
 
Готический клуб » Изящная словесность » Прозаические миниатюры » Постгуманитарный Улисс (Парадигма одиссеи в поэме "Москва-Петушки")
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Рейтинг@Mail.ru
Copyright Scivarin - город-призрак © 2007-2010